Навигация:
Байка от бывшего старпома с подводной лодки Д-2 «Народоволец»
Обучение срочному погружению на С-154
1960-ые годы: вынужденное освоение ПУТС командиром С-166
Воспоминания капитана 2-го ранга Ковалёва о техническом состоянии подлодки К-19
Проход К-19 через район контролируемый дизельными лодками
Выяснение планов противника методом устного опроса
Нестандартные манёвры всплытия с неисправной материальной частью
Отчего горят магнетроны
К-207 и самостоятельная ракета Р-27
Авария при погрузке ракеты на подлодку
Ошибка конструкторов средств наблюдения на противолодочном самолёте Ил-38
Морской транспорт-ракетовоз «Амга» пр.1791
Слово взял помощник командира Владимир Александрович: - Однажды, когда я плавал старпомом на “Народовольце”, мы участвовали в маневрах Балтийского флота и вели разведку сил “синих” в Финском заливе. С наступлением ночи из-за темноты мы уже не могли наблюдать за “противником” и отошли на Красногорский рейд в подводном положении. Чтобы дать отдохнуть утомленной команде, командир лодки принял решение: провести ночь на грунте. Лодка легла на грунт, и все спокойно легли спать. Поутру у команды, несмотря на ухудшение состояния воздуха, было хорошее настроение. Но оно испортилось, когда была предпринята попытка всплыть под перископ. Лодка с грунта не всплывала. Тут даже не надо было думать. Засосало!
Такое бывает, когда лодка долго лежит на илистом грунте. Что делать? Сначала продули среднюю группу главного балласта воздухом. Никакой реакции. Тогда продули весь балласт. Та же картина. Попытка сдвинуть лодку моторами ни к чему не привела. Стало совсем грустно. Решили раскачать лодку, перебегая по команде всем экипажем с борта на борт. Безрезультатно.
Осталось последнее средство. Командир построил экипаж. Обрисовал подводникам сложившуюся обстановку и дал команду: “Коммунисты, два шага вперед!” Из строя вышло человек пятнадцать. Замполит отобрал самых надежных, инженер-механик одел их в гидрокостюмы и снарядил дыхательными аппаратами ИСАМ-48, а старпом выдал каждому по лопате. Когда все были готовы, командир приказал этой группе выйти из лодки и откопать ее. Из лодки моряки вышли через торпедные аппараты без замечаний. Только они приступили к откапыванию своего корабля, только копнули по разу, как громада лодки, имея колоссальную положительную плавучесть, пробкой вылетела на поверхность. (В том, что лодка тогда всплыла, сегодня можно убедиться осмотрев ее в натуре, выставленную на Васильевском острове у Шкиперского протока.— Э. К.) Поставленная задача была выполнена.
Все было бы хорошо, - закончил Владимир Александрович, - если бы не промашка старшего группы спасателей. Он забыл компас, и группа почти двое суток бродила по дну Финского залива в поисках Кронштадта и еле его нашла. Выражение лица, внимательно слушавшего эту байку майора, красноречиво говорило, что он поверил, и, следовательно, реванш состоялся. Уже покидая лодку по возвращении в базу, он сказал, что лучше десять раз прыгнет с парашютом, чем еще раз выйдет в море на подводной лодке.
Переведя подводную лодку в позиционное положение (когда она еще не совсем под водой, а притоплена так, что из воды торчат только рубка и палуба), командир дал средний ход обоими дизелями, чего по инструкции делать было нельзя. Но “A la guerre, comme a la guerre”, и мы поплыли. Первым маневр выполнял Женя. Когда командир явил ему свою волю на погружение, Женька заорал в переговорную трубу: “Внизу, стоп дизеля!”,- а с остановкой машин - “Срочное погружение!”
Не теряя ни секунды, он спрыгнул с приступочки прямо в проем верхнего рубочного люка (это четыре фута свободного полета), ухватился на лету за рукоятки запорного устройства крышки люка и, поймав ногами трап, задраил верхний рубочный люк. Тут же доложил в центральный пост: “Задраен верхний рубочный люк!” По этому докладу инженер-механик погасил остаточную положительную плавучесть лодки, а электрики дали средний ход обоими моторами. Лодка погрузилась в считанные секунды. Потом маневр выполнил я. Так, чередуясь, мы осваивали искусство управления подводным кораблем. А сапоги и ватные брюки нас здорово спасали, когда в конце полета в люк наши колени бились о разные металлические выступы.
Началась торпедная атака. Командир и ГКП действовали мастерски, но по старинке. Отдельно от них, но по новой технологии действовал наш торпедный электрик, обслуживавший в центральном посту торпедный автомат стрельбы. Получая информацию о цели с постов и от командира, он вводил исходные данные в торпедный автомат, тем самым обеспечивая их сохранность. Атака достигла своего апогея, когда командир, подав команду “Товсь!”, установил перископ на величину угла “фи” и заглянул в окуляр. О ужас! Нос эсминца уже прошел линию визирования, и все предвещало неминуемый промах. Тогда командир связался со мной, находившимся в носовом торпедном отсеке, и спросил: “Минер! „Фи" пропущен! Что делать?”
Видя по отсечному прибору аппаратуры ПУТС, что торпеды отслеживают цель, я предложил ему произвести залп, используя торпедный автомат. Команду “Пли!” мы выполнили тут же, а инженер-механик Женя Бахаренок мастерски удержал лодку на заданной глубине. Вскоре, пройдя некоторое время по пути своих торпед, мы всплыли в надводное положение. Невдалеке, без хода, на легкой волне под лучами первого весеннего солнца нежился эскадренный миноносец. Вокруг него крутился торпедолов, собирая прошедшие заданную дистанцию и уже всплывшие торпеды. Налицо оказались все четыре.
Валентин Борисович нервничал. Как-никак, а стрелял он с “пропущенным фи”. Никто из нас еще не знал, успешно ли выполнена стрельба. На мачте корабля-цели развивались какие-то разноцветные флажки. Сигнальные флаги несли информацию, понять смысл которой можно, лишь разобрав сигнал по Сигнальной книге. Она у нас имелась, но куда-то за ненадобностью на подводной лодке завалилась, и ее искали. Пребывание в неведении не могло продолжаться вечно.
Командир доложил по радио о выполнении упражнения четырьмя торпедами. Тут же он услышал радостный голос командира бригады, руководившего стрельбой: “Видел все четыре! Две прошли под эсминцем, две других - по носу и по корме! Молодцы!” Рулевые-сигнальщики к тому времени нашли Сигнальную книгу и разобрали трехфлажный сигнал: “Флагман выражает свое удовлетворение выполненной стрельбой”. Мы ликовали! Классический торпедный “веер” накрыл цель! После удачной стрельбы и командир, и старпом проявили нешуточный интерес к ПУТСам, а я обрел достойных, способных и старательных учеников.
Так вот, накануне того юбилейного года на всех флотах проводились отчетные учения. Проводилось оно и на Северном флоте. Поскольку Североморск гораздо ближе от Москвы, чем Владивосток, то руководить учением флота прибыл столичный адмирал, известный своей непредсказуемостью, а посему известный под псевдонимом “Сумасшедший с бритвой”. “Сумасшедший” - потому, что никто не мог предугадать, что он выкинет в следующий момент, а “с бритвой” — потому, что последствия его неадекватного поведения часто носили острый характер. Учение планировалось провести с обозначенными силами.
В составе этих сил оказалась и легендарная ракетная атомная подводная лодка “К-19”, честь командовать которой в то время выпала вашему покорному слуге. Тогда кораблю была поставлена задача раздуться до размеров американского подводного ракетоносца и, изображая его, условно нанести ядерный удар по “красным” из района огневых позиций, расположенного в Гренландском море. Принять обличье американской подводной лодки не составило большого труда, так как, начиная уже с 1959 года, сам Главком ВМФ называл “Девятнадцатую”: “Мой „Джорж Вашингтон"”.
Соревнование такого рода нашего Главкома с флотом США приводило нас в восторг, поскольку напоминало соревнование людоедки Эллочки с супругой миллионера Вандербильта, описанное в известном романе. Вооруженные крылатыми ракетами подводные лодки, которые в обиходе именовались “раскладушками”, он гордо называл: “Мои авианосцы”. Богатое было воображение у человека.
Сложнее было занять огневую позицию в Гренландском море. Туда надо было еще дойти. То, что нам будут оказывать “противодействие” наши противолодочные силы, в расчет можно было не принимать, так как они уже много лет не могли этого себе позволить по техническим причинам. А сложность заключалась в том, что на подводной лодке из трех штатных компрессоров в строю был только один, который использовался исключительно на пополнение неснижаемого запаса воздуха высокого давления.
Кроме того, в формулярах каждого из обоих дизель-генераторов, использовавшихся как вспомогательная энергоустановка и средство продувания главного балласта выхлопными газами, имелась редкая по двусмысленности запись, скрепленная подписью ответственного лица Технического управления флота. Она гласила: “Дизель исправен. Категорически запрещается его дальнейшая эксплуатация”. Эта запись позволяла, во-первых, считать подводную лодку “К-19” боеготовой и не выводить ее из первой (высшей) линии готовности, во-вторых, снять с себя (Техупра) всякую ответственность за возможные неблагоприятные последствия в случае, если дизели будут запущены.
Когда я поинтересовался у Эрлена Фомича, флагманского механика эскадры подводных лодок, какими могут оказаться последствия, если дизели придется все-таки запустить, он очень образно заметил, что при приеме на них нагрузки поршни дизелей могут разлететься, “как воробьи в сарае”, и порекомендовал не делать этого.
Далее предстояло пройти через обширный район, контролируемый дизельными подводными лодками. Они-то и были самыми серьезными противодействующими нам силами. Прямо скажу, здесь повезло нам, а им не повезло. В какой-то момент мы проскочили через тот район на хорошем ходу.
Решение было чисто теоретическим: хотя с повышением скорости атомохода увеличивается дальность его обнаружения, но несколько снижаются поисковые возможности ведущих поиск тихоходных кораблей (я использовал постулат профессора В. А. Абчука). И победил. Позже, на разборе, ученый узнал: лишь одна лодка из четырех нас обнаружила, но посчитала, что среди айсбергов пролетает какой-то сумасшедший “Нью-Титаник”. За подводную лодку нас не признали.
Во время учений штабные тоже делятся на “красных” и “синих”. “Синими” обычно становится оперативное управление, “красными” - управление боевой подготовки. Когда стало известно, что “Девятнадцатая” примет участие в учении, я после совещания направился к своим — “синим” и уточнил обстановку. Они же посоветовали мне прогуляться к “красным” и разузнать, какую “пакость” там заготовили для “К-19”. В лицо “красные” меня знали плохо. Шляется тут какой-то капитан 2-го ранга и подначивает штабных, что, мол, все равно Ковалев обведет вас вокруг пальца и ускользнет.
- На этот раз НИ-ЗА-ЧТО! - заявляли “красные”.- Мы ему такое подготовили! - и начинали рассказывать, что они такое подготовили. Приходилось трудиться за разведчиков, раз они ничего, кроме вырезок из центральных газет, не могли предложить. Координаты точек, расположение районов и распределение сил “красных” приходилось запоминать в “режиме” Иоганна Вайса, а потом, спускаясь от штаба к причалу, лихорадочно переписывать из памяти на манжеты. На основании полученной информации строилось контррешение.
Я знал самое главное: в штабе “красных” знают маршрут моего движения на учении в подробностях. В моем же боевом распоряжении, кроме всего прочего, были указаны участки, которые мне предписывалось проходить на скорости не менее восьми узлов. Зачем? Да чтобы было побольше шума и меня можно было легко отловить. Параллельно мы подготовили “парадное” решение. Его заслушали мои командиры и благословили нас на “битву”.
Прошедший всю войну командир нашей эскадры адмирал Глоба, прочитав “Боевое распоряжение командиру подводной лодки „К-19"”, возмутился, вникнув в предписанные лодке ограничения в маневрировании, которыми одарил ее штаб руководства. Напутствуя меня, он приказал: “В поддавки не играть! Действовать как на войне!”
Предстояло еще всплыть в надводное положение. Когда материальная часть подводной лодки исправна, маневр выполняется просто. Продув среднюю группу цистерн главного балласта сжатым воздухом высокого давления, вы всплываете в позиционное положение, существенно понизив противодавление в концевых группах цистерн главного балласта. Далее, запустив дизеля, их выхлопными газами продуваете оставшийся балласт. Лодка оказывается на поверхности в крейсерском положении.
Что же делать, когда из трех компрессоров у вас исправен только один, который вы используете только для пополнения неснижаемого запаса сжатого воздуха высокого давления, а дизеля запрещено эксплуатировать, так как они “дышат на ладан”? На помощь приходит всплытие “по-американски”. В училище и на офицерских классах этот способ не “проходят”. Меня ему научил мой однокашник, замечательный моряк и товарищ - Володя Журба.
Для того чтобы всплыть “по-американски”, нужно внимательно прослушать горизонт, осмотреть его в перископ и убедиться, что в ближайшее время никто не сможет оказаться на выбранном вами курсе всплытия. После чего нужно быстро погрузиться до глубины 40 метров, увеличить ход до среднего и тут же всплывать с дифферентом 5-7 градусов на корму, предварительно открыв клапана вентиляции цистерн главного балласта. Когда нос лодки стремительно выскочит из воды и дифферент только начнет отходить на нос, нужно немедленно закрыть клапана вентиляции носовой и средней групп. Опускаясь вниз, носовая часть лодки переведет дифферент на нос, и, когда он “замрет”, тут же следует закрыть клапана вентиляции кормовой группы. В цистернах главного балласта останутся “пузыри”. Лодка будет держаться на “пузырях”, и останется только продуть цистерны газами от дизелей или воздуходувкой.
Мы сделали все так, как учил Журба, но у нас не было дизелей. То есть они как бы были, и одновременно их не было. Мы решили развить способ, назвав его “русско-американским”. Просто в базу мы пришли на “пузырях”, ошвартовались и продули балласт воздухом с базы. Встречавший нас адмирал Глоба сделал мне замечание, что негоже входить в базу, да еще швартоваться в позиционном положении, а почему негоже - не объяснил.
С поворота сразу легли на ось канала. Только успели подкорректировать курс по створу, как створные знаки скрылись в тумане. Через минуту радиометрист доложил о выходе из строя радиолокационной станции. Сгорел магнетрон. Его заменили новым. Через несколько минут сгорел и он. (Забегая вперед, скажу, что сгорел и тот магнетрон, который завод прислал нам позже с оказией в море.
Причина оказалась до глупости простой: монтируя станцию, радиотехники не соизволили освободить волновод от транспортировочных радиопрозрачных сосновых пробок. Ну, были выпивши, подумаешь! С началом серьезной работы пробки сгорели, сажа размазалась по посеребренным внутренним поверхностям волновода, резко подняв его волновое сопротивление. Магнетроны стали гореть. Позже, чтобы не “сгорели” госиспытания, двадцать дней и ночей в неблагоприятных осенне-зимних условиях, мы проплавали без радиолокации.)
Когда набежавшая волна накренила нас градусов на пять-семь, из аварийной шахты донесся и тут же заглох шум работающего ракетного двигателя. Мы видели, как ракета высунулась “по пояс” из шахты и тут же со стуком рухнула обратно. Из ракетного отсека доложили об импульсной работе двигателя аварийной ракеты, закончившейся сильным ударом. Очевидно, какое-то количество окислителя осталось неслитым в “пазухах” арматуры и двигателя и на качке “порционно выдавалось” в его полость, где реагировало с поступившим туда же горючим.
Так, “звеня и подпрыгивая”, мы стали продвигаться к базе. Доложили о “поведении” ракеты. Реакции никакой. Мне казалось, что было бы безопаснее погрузиться и идти домой в подводном положении, но начальство решило иначе: приказали идти в надводном положении. Наверху мы находились постоянно на связи, и можно было в любой момент запросить у нас обстановку и доложить ее выше. О том, что “подпрыгивавшая” ракета могла разрушиться после очередного удара о стартовый стол и вызвать обильный пролив в шахту горючего с последующим пожаром, никому наверху не хотелось думать. Тогда мы ходко дошли до родной гавани. Последний раз ракета “подпрыгнула” на самом входе в Кольский залив.
Но на этом наши злоключения не кончились. Пришли мы вечером, ошвартовались у стационарного причала и, обеспеченные погрузочным расчетом ракетно-технической базы, приступили к выгрузке аварийной ракеты. Понадобилось несколько минут, чтобы остропить негодную. Выдернутая краном из шахты, как морковка из грядки, ракета парила. Дабы не портить атмосферу в районе базы, ракету дымящейся хвостовой частью сунули в воду. Вскоре показался автопоезд: транспортировочная спецавтомашина с прицепом (по-нашему - “телега”), автоцистерна с нейтрализирующей жидкостью и брандспойтом на крыше кабины и автобус с личным составом, одетым в защитные костюмы надлежащим образом. Все расположились по своим местам.
Аварийную ракету, как большую утомленную рыбу, тихонько вытянули из воды. Окутанная легким буровато-желто-красным облачком, она продолжала парить. Так в вертикальном положении ракету перенесли за линию причала. Ответственность экипажа лодки на этом закончилась, но мы, кто был наверху, как завороженные не спускали глаз с проказницы. Она слегка покачивалась и парила, зависнув над “телегой”. Все невольно сделали глубокий вдох, а береговые ракетчики принялись укладывать больную на машину. Подвели второй кран, чтобы, подхватив ракету за хвост, перевести ее в горизонтальное положение. Как только ракета чуть-чуть наклонилась, видимо, в ней опять перелилась часть остатков окислителя. Двигатель снова заработал в импульсном режиме. Только он здорово ослаб. Правда, это не помешало ему раскачать ракету на кране.
Начался цирк. Вот так, не спеша, в течение почти всей белой ночи, под оглушительные хлопки и кашель двигателя раскачивавшейся на кранах ракеты, сантиметр за сантиметром ракету перекантовали и уложили на “телегу”. Когда ее, притихшую, надежно принайтовали к машине головой вперед, наступила разрядка. Не сговариваясь, все рассмеялись, сгинуло нервное напряжение. Предстояло отвести убогую на техническую позицию за несколько километров от причала. Не спеша поехали.
Как только “телега” покинула причал, на первом же ухабе ракета пошевелилась и двигатель заработал снова. С идущей следом за “телегой” автоцистерны прямо в сопло двигателя ударила струя нейтрализатора. Двигатель тут же захлебнулся и заглох. Так они ехали и дальше, а мы освободили стационарный причал, перешли к своему и пошли спать.
Все заняли места по боевой тревоге. Ракету в горизонтальном положении приподняли над “телегой” за три точки: основной кран специальным стропом (траверсой) за два специальных выступа (цапфы) в районе стыка ракеты с боевой частью, вспомогательный - за хвостовую часть. “Телега” выехала из-под ракеты. Теперь надо было перевести ракету в вертикальное положение.
Как только основной кран приподнял голову ракеты, случилась беда. Неверно поставленный захват одной из тяг траверсы соскочил с цапфы. Повисшая на другой цапфе ракета крутанулась вокруг своей продольной оси, вырвала крепление второй цапфы и, повиснув на хвостовом стропе, рухнула “головой” вниз. От удара о бетон термоядерная “голова” отлетела в сторону, покатилась к краю причала и упала вниз, застряв между стенкой и бортом плавкрана. Из тыльной части “головы” текло что-то коричневое и свисали какие-то “мочалки”.
Не лучше была обстановка и на самом причале около упавшей ракеты. Верхняя часть ракеты оказалась разрушенной. Из разрыва корпуса на бетон причала, а с него в воду полился все тот же окислитель. Над местом аварии приподнялось темно-бурое с фиолетовым отливом облако. Подгоняемое легким ветерком облако растянулось вдоль линии причалов бухты Ягельная и, медленно клубясь, поползло в сторону комендатуры. Облако несло смертельную опасность.
После падения ракеты люди оставляли причал, кто как мог. На лодке все ушли вниз и наблюдали за происходившем через перископы. Одетые в защитные костюмы ракетчики отбежали с причала на дорогу, выжидая прояснения обстановки. Некоторые люди попрыгали с причала в воду и отплыли от него, рискуя погибнуть от переохлаждения. Один из прыгнувших в воду пронырнул большое расстояние и, потеряв ориентировку, вынырнул в центре начавшего приводняться облака. Одного глубокого вздоха, сделанного в ядовитой атмосфере облака, оказалось достаточно. Через четыре часа человек погиб от отека легких. Он оказался единственной жертвой аварии.
Флот принимал на вооружение новые авиационные противолодочные средства. Наряду с неудачными образцами упомянутой техники появились новые патрульные “Ил-38”-е, которые что-то могли делать. Меня только удивляло, почему они, подлетая к лодке на малой высоте, шли с большим креном. Оказалось, конструкторы забыли поставить на них оптические визиры для осмотра поверхности моря под самолетом, как было сделано на американских “орионах”. Море летчики видели только в боковые окошки, а когда надо было увидеть немного его поверхности под собой — ложились на бок.
Однажды незадолго до выхода на боевую службу меня вызвал командир дивизии и поставил задачу: идти в губу Окольную и принять участие в испытаниях вновь построенного нашего советского аналога американского транспорта ракетного вооружения “Маршфилд”. Наш ракетовоз именовался “Амга”. Есть такая река - приток Алдана. Мы пошли. Благо свои ракеты мы еще не погрузили, и шахты были свободны. А потренироваться на “болванках” в погрузке-выгрузке - занятие не из худших. Заодно было неплохо прочувствовать подходы к Окольной, куда мог лечь наш путь в другой раз.
Еще на подходе к губе Ваенга люди на мостике обратили внимание на возвышавшееся над сопками в районе Окольной какое-то нелепое топорно-ажурное металлическое образование. Чуточку позже мы разглядели его лучше. Оно оказалось гигантским краном, неловко примостившимся на палубе средних размеров судна. Позже в разговоре с офицерами судна я узнал, что, несмотря на усилия судпрома, премьер-министр отказался выделить на постройку судового крана качественную сталь (тогда премьер лично занимался распределением дефицита). То, что мы тогда увидели, было “слеплено” чуть ли не из кровельного железа. Поэтому сооружение получилось громоздким и безобразным.