Гай Пенроуз Гибсон. «Впереди вражеский берег»

 
 


Навигация:
В кабине британского четырёхмоторного бомбардировщика Avro Lancaster
Начало войны с Германией
Странная война
Первые потери
Первые военные байки
Советско-финская война
Готовность к весне 1940 года
В кабине британского двухмоторного бомбардировщика Handley Page Hampden
Вылет на минирование
Война в небе Франции
Первый рейд бомбардировщиков RAF на Гамбург
Последствия навигационных ошибок
Разборки внутри RAF: истребители против бомберов
Британский двухмоторный ночной истребитель Bristol Beaufighter
22 июня 1941 года
Охота за немецкими самолётами — постановщиками морских мин
Весна 1942 года: Гибсон назначен командиром 106-й бомбрадировочной эскадрильи
Напряжение перед взлётом
Тактическая новинка: Pathfinder
Декабрь 1943 года — тактика слепого бомбометания
Новые target indicator
Планирование и организация рейда бомбрадировщиков RAF
Подготовка к рейду против дамб
Репетиция рейда
Дамба Эдер и лейтенант Дэйв Шеннон, позывной L (Leather)
Дамба Мёна
Дамба Зорпе

В кабине британского четырёхмоторного бомбардировщика Avro Lancaster

Те, кто видел кабину «Ланкастера» в лунном свете, когда самолет летит над самой землей, поймут меня. Описать все это очень трудно. Пилот сидит чуть слева на высоко поднятом мягком кресле с подлокотниками. Обычно он держит штурвал левой рукой, правой работая различными рукоятками и кнопками. Но, находясь над вражеской территорией, большинство пилотов берут штурвал обеими руками. Чтобы управлять «Ланкастером», нужно быть сильным человеком. Перед пилотом поблескивают шкалы приборов. На панели слепого полета, как ее называют пилоты, мигают красные лампочки, указывая на механизмы, за которыми необходимо следить. Пилот должен точно знать обязанности остальных членов экипажа, чтобы отдать распоряжение именно тому человеку, которого это касается. Бортинженер — «лучший друг пилота», он сидит рядом с ним, следя за панелью управления моторами. Большинство бортинженеров Бомбардировочного Командования — обычные механики наземных служб, которые добровольно вызвались летать, и они прекрасно справляются со своими обязанностями.
В кабине тепло, и потому пилот и бортинженер одеты очень легко. Их кислородные маски болтаются на ремнях у подбородка. Эти маски все считают необходимым злом. Над вражеской территорией мы носим их постоянно, и не потому, что нам нужен кислород, а потому что у пилота нет времени снимать руку со штурвала и подносить микрофон ко рту. В результате, после 6 часов сидения в маске, ты выматываешься до предела. Множество раз мы задавали вопрос: «А почему у нас нет ларингофонов, как у американцев?» И не получали ответа.
Между двумя носовыми иллюминаторами расположен самый важный инструмент — репитер компаса, который связан с главным компасом, находящимся сзади. Глаза пилота постоянно перебегают с репитера на указатель скорости, со спидометра на авиагоризонт, с авиагоризонта на луну, с луны на землю и обратно на репитер. Не удивительно, что после возвращения у меня глаза красные, как у кролика. Вот так выглядит все это. Стеклянный колпак. Мягкий лунный свет. Двое молодых мужчин. Они совсем молоды, но уже опытные специалисты. Они гордятся своей эскадрильей, полны решимости выполнить задание и вернуться домой. Все молчат. Лишь ветер свистит за бортом, и тяжело гудят 4 мотора «Мерлин».

Начало войны с Германией

Мы ожидали, что тут же получим приказ лететь бомбить Германию, или что немецкие самолеты уже вылетели к нам, но вместо этого к нам обратился командующий базой полковник авиации Эммет. Говорил он недолго. Этот массивный уроженец Южной Африки любил попить и поесть, и его пальцы напоминали гроздья бананов. Он сказал лишь несколько слов. Мы находимся в состоянии войны, и он ожидает, что все офицеры и рядовые будут четко исполнять приказы как командования базы, так и вышестоящих штабов. Он сообщил, что мы должны действовать согласно стандартному плану. Ожидаются две недели максимального напряжения, когда придется совершать вылеты как можно чаще, одна неделя постоянного давления (примерно вдвое меньше вылетов), а потом неделя отдыха. Он сказал нам, что германские ВВС находятся не в лучшем состоянии и, судя по всему, понесли серьезные потери в Польше. Затем мы вернулись, чтобы закончить ленч. Мы прождали весь день, но никаких приказов не поступило. Этим вечером паб был пуст, все писали письма домой.

Вскоре все было готово. Экипаж собрался, бомбы были подвешены к самолету, и мы отправились на инструктаж. Впрочем, называть это инструктажем было бы несерьезно. Мы собрались вокруг стола, и командующий базой сообщил нам, что следует сделать. «Вы должны атаковать германские карманные линкоры, которые стоят на рейде Шиллинг у входа в Кильский канал. Если по какой-то причине там не окажется кораблей, вы должны бомбить склады боеприпасов в Мариенхофе. Однако я должен сразу предупредить вас, что, если от бомб пострадает гражданское население, в домах либо в доках, вы будете наказаны самым строгим образом. Погода ожидается плохая. Вы должны сбрасывать бомбы с малой высоты. Есть сообщения о наличии аэростатов заграждения, но вы их не увидите. Они держатся в облачном слое. Не оставайтесь над целью слишком долго. Возвращайтесь, если решите, что выполнить атаку согласно плану не удается».
После этого мудрого напутствия Снайт коротко изложил свой план. Мы взлетаем группой, я — правый ведомый, Росси — левый. Когда мы подойдем к «Фон Шееру», то должны будем разойтись на 500 ярдов в стороны и атаковать с трех направлений. Кто-то спросил, что произойдет, если бомбы отскочат от бронированных палуб. Ответил начальник службы вооружений. Он заявил, что бомба должна попасть в надстройку, и она взорвется, когда самолет уже удалится на безопасное расстояние. Потом взял слово капитан Питт, который служил офицером разведки. Он сообщил, что каждый корабль этого типа вооружен зенитными пулеметами, и зачитал длиннющий параграф из «Летных наставлений». Там указывалось, что следует атаковать с высоты 3000 футов, чтобы избежать огня зениток. Это было выше потолка зенитных пулеметов, но ниже минимальной эффективной высоты тяжелых орудий. Он снова повторил, что ни при каких условиях мы не должны бомбить Германию. Потом поднялся еще кто-то и начал рассказывать нам, как следует взлетать с бомбами. Ни один из нас этого ранее не делал, и мы просто не представляли, как поведет себя «Хэмпден» с 2000 фунтов бомб на борту. Советы легче давать, чем выполнять. Он порекомендовал в полете больше пользоваться триммерами. При разбеге следовало взять ручку на себя и дать самый полный газ. Все это звучало довольно разумно, так как мы ни о чем подобном не имели представления.
Сегодня, оглядываясь назад, я с ужасом понимаю, что мы вообще ничего не знали. Лишь как-то теоретически мы представляли, что «Хэмпдены» летают и с бомбовой нагрузкой. Больше в штабе делать было нечего, и мы отправились в комнаты отдыха, обдумывая готовый план. Когда мы выходили из автобуса, то получили последний совет командира. Ни в коем случае не следовало отрываться от строя, если только он сам не прикажет. Мы должны были лететь вместе и действовать как единое целое, а не порознь.

Странная война

Польша пала. Две огромные армии стояли друг против друга на линии Мажино, обмениваясь через громкоговорители всевозможными угрозами и оскорблениями. Немцы призывали французов повернуть оружие против своих британских союзников. А вот история, которая показывает, что немцы обладают довольно своеобразным чувством юмора. Как-то раз в разгар боев Ме-100, который тогда считался новейшим и секретным самолетом, совершил вынужденную посадку на равнине между линией Мажино и линией Зигфрида. Весь день оба противника внимательно следили один за другим.
Англичане и французы готовили специальные патрули, которые с наступлением темноты должны были подобраться к севшему самолету и постараться вытащить его к французским траншеям. Наступила ночь. Она была облачной и довольно темной. Патруль двинулся вперед, ползя на четвереньках. Солдаты даже дышать боялись, чтобы не привлечь внимания немцев. Наконец они подобрались к «Мессершмитту». В течение нескольких минут они пытались отдышаться, а потом обвязали хвост самолета веревкой. Работать было очень трудно, так как нельзя было зажечь даже спичку. Провозившись целый час, союзники сделали свое дело и поползли назад. Внезапно два немецких прожектора нащупали их. Яркий свет ослепил солдат, они напоминали воришек, застигнутых с поличным. Один из тех самых громкоговорителей проревел так, что было слышно на 10 миль вокруг: «Если вам нужен свет, какого черта вы сразу об этом не сказали?» А затем немцы открыли огонь из пулеметов. На следующий день французы в отместку обстреляли немецкие окопы из орудий. Весь мир следил за этими играми и повторял: «Что за смешная война!»

Первые потери

Эскадрилья из 12 самолетов была отправлена атаковать 3 немецких эсминца, находившихся возле Гельголанда. Вернулись только 6 самолетов, и летчики рассказали очень странную историю. Выяснилось, что эсминцы не имеют зенитных пулеметов, как предполагалось. Зато на них установлено множество мелкокалиберных автоматических пушек, которые делают атаку одиночного самолета с малой высоты форменным самоубийством, если только его не поддерживают другие самолеты. Оказалось, что эсминец имеет такую маневренность, что без труда уворачивается от одиночного самолета.
Также выяснилось, что с немецкими истребителями можно столкнуться даже вдали от берега. Еще одна эскадрилья попыталась атаковать вражеские корабли в Гельголандской бухте. Она разделилась на звенья, но никаких немецких кораблей найти не смогла. По пути домой, судя по всему, они заметили немецкие истребители. Командир звена решил избавиться от бомб, чтобы хоть немного увеличить скорость. Открылись створки бомболюков, пилоты нажали кнопки… Это было последнее, что они сделали. Самолеты летели на высоте всего 500 футов, и все были разорваны на куски взрывами бомб. Не осталось никого и ничего. Об этом эпизоде до сих пор рассказывают самое разное, как у нас, так и у немцев.
Это новая война, и нам приходилось учиться на собственном горьком опыте. Налет на Вильгельмсхафен «Веллингтонов» без истребительного прикрытия стал еще одним примером знакомства с неизвестным, но я не могу огульно обвинять штабы. Тогда все считали, что сомкнутый строй «Веллингтонов» может защитить себя от атак Me-109. Однако мы получили такой урок, что никогда более подобные налеты не повторялись. Почему? Да потому, что это стоило слишком дорого летчикам. В то же время эта операция полностью разрушила наше доверие к немецким военным сводкам. Они заявили, что сбили 54 самолета, что превышало число «Веллингтонов», участвовавших в операции.

Первые военные байки

Я слышал почти невероятную историю об одном воинственном майоре запаса. Он уже сбил один «Хейнкель», а потом погнался за другим. Он гнал немца над Дремом и зелеными полями Бервика. Там немецкий самолет и сел. Полюбовавшись этим зрелищем, наш герой вдруг решил стать первым летчиком-истребителем, захватившим в плен экипаж сбитого самолета. Майор быстро составил план действий. Он сделал пару кругов над полем, но единственными, кто его видел, были все те же немцы, которые сидели рядом с разбитым «Хейнкелем» и с любопытством следили за своим противником. Наш герой выпустил закрылки и сел, не выключая мотора. Но тут колеса «Спитфайра» увязли в грязи, и самолет скапотировал. Пилот попытался выбраться из кабины — напрасно! Он оказался в ловушке и висел ногами вверх, слушая неприятный звук капающего бензина. Оставалось только ждать, пока кто-нибудь поможет.
Немцы, которые взирали на все это с немалым изумлением, наконец решили сделать хоть что-то. Они подбежали к «Спитфайру» и в считанные секунды освободили пилота. Выскочив из-под обломков, наш герой тут же выхватил пистолет и заявил: «Вы арестованы. Кто-нибудь говорит по-английски?» Германский капитан ответил, продемонстрировав прекрасное оксфордское произношение: «Я говорю. Я кончил Малверн и Тринити. Но, майор, это была чертовски неудачная посадка». Вот такие истории начали появляться со временем. Правдивы они или нет — неизвестно. Однако любая из них имела под собой какое-то основание, и еще много месяцев подобные байки рассказывали во всех пабах Линкольна.

Советско-финская война

1 декабря не произошло решительно ничего, мы лишь получили сообщение, что Россия вторглась в Финляндию. Почему это произошло, выяснится лишь после войны, но я верил русским. Если они так поступили, значит у них имелись серьезные основания. Хотя в то время мы об этом не думали.

Готовность к весне 1940 года

Началась весна. Эскадрилья была отлично подготовлена и полностью укомплектована экипажами. Судя по всему, война собиралась рвануть галопом, но нам пока оставалось только сидеть и ждать. Мы были благодарны за эту передышку, так как 3 сентября мы были совершенно не готовы. Теперь ситуация изменилась. Мы научились летать по ночам, наши штурманы работали почти без ошибок, мы научились класть бомбы в круг радиусом полмили с высоты 12 000 футов. Мы даже научились сажать самолет на брюхо. Да, передышка оказалась очень кстати, и мы как можно лучше использовали ее.

В кабине британского двухмоторного бомбардировщика Handley Page Hampden

В «Хэмпдене» пилот не может встать со своего кресла, поэтому за 8 часов полета у меня затекло все тело. Провести 8 часов сидя — очень тяжело. Но самое плохое ждет вас впереди, — когда на девятом часу вы начинаете выпрямляться… Тут возникает еще один интересный вопрос. Обычно я на него отвечаю: «Не делаем». Но в случае необходимости приходится использовать пивные бутылки или гильзы от осветительных ракет. Иногда используется длинная резиновая трубка, конец которой пропущен через отверстие в брюхе самолета. Между прочим, техники, которые недолюбливают своего пилота, норовят завязать ее узлом, что приводит к ужасающим последствиям. Но я повторю, что излишне любопытным я всегда отвечал: «Нет, не делаем».

Летчики имели приказ держаться в сомкнутом строю, чтобы в случае появления истребителей встретить их сосредоточенным огнем всех пулеметов. Но немцы не были дураками. Они обнаружили уязвимое место «Хэмпденов», так как пулеметные точки имели мертвые зоны. Поэтому немцы атаковали именно оттуда. Эскадрилья из Эдинбурга, которой командовал майор Уотте, столкнулась с противником возле Ставангера. Далеко в море виднелось несколько облачков, в которых можно было укрыться, но до них было слишком далеко. Уотте немедленно приказал эскадрилье сомкнуться и спикировать к самой воде. Если бы он оказался дураком и приказал набирать высоту, чтобы спрятаться в облаках, немцы перебили бы их одного за другим. Однако наши летчики встретились с истребителями Ме-100 [Messerschmitt Bf.110], на которых имелся один пулемет, способный стрелять вбок. Они избрали специфический метод атаки. Немцы летели параллельно группе «Хэмпденов» на расстоянии примерно 50 ярдов чуть впереди англичан. Стрелок немецкого самолета спокойно наводил свой пулемет на кабину крайнего «Хэмпдена» и открывал огонь. С этим пилоты бомбардировщиков ничего не могли поделать. Оставалось лишь держать строй и дожидаться, пока тебя собьют. Если бы они попытались оторваться от строя, то немедленно попали бы под удар трех Me-109, которые дежурили выше. Если они оставались на месте, пилот рано или поздно получал пулеметную очередь прямо в лицо. Один за другим крайние самолеты падали в море. Уотте видел эту ужасную бойню. Самолет охватывало пламя. А затем крыло цепляло свинцово-серую воду. Сначала «В Бир», потом «Р Питер». Кто следующий? Теперь крайним летит «Н Гарри». Немецкий стрелок аккуратно наводит свой пулемет, и вскоре «Н Гарри» исчезает в волнах. Следующим стал старик «С Чарли». Один пилот совершил бесполезный жест, пытаясь хоть как-то обмануть судьбу. Он открыл окно кабины и начал стрелять из револьвера по вражескому истребителю. Но пользы это не принесло, и этот отважный поступок стал последним в его жизни. Наконец эскадрилья дотянула до низкого облака, и 4 самолета из 12 сумели вернуться домой. Бедный старина Уотте. Через пару недель, возвращаясь из налета на Гамбург, он зацепил трос аэростата возле Гарвича и врезался в здание элеватора. Его погребальный костер пылал двое суток.

Эти путешествия вглубь Германии означали, что нам приходилось много времени проводить над вражеской территорией, особенно учитывая невысокую скорость «Хэмпденов». Так как у нас не было настоящего штурманского инструмента, исключая секстанты, с которыми умели обращаться очень немногие летчики, мы часто сбивались с курса. Иногда ошибки были очень грубыми, мы либо натыкались на сильные узлы обороны, либо бороздили небо в поисках цели. Чтобы избежать подобных ляпов, было разработано множество уловок, но самой лучшей была одна. Мы знали, какую ракету должен выпустить самолет Люфтваффе, терпящий бедствие. Если вражеские зенитки открывали по нам огонь, мы сразу выпускали красную ракету, и все прожектора гасли, а зенитки немедленно умолкали. Можно было предположить, что такой трюк сработает пару раз, но мы пользовались им несколько месяцев.

Вылет на минирование

14 апреля мы получили приказ поставить мины возле Миддельфарта. Планировалась большая операция, в которой должны были участвовать около 40 бомбардировщиков. Тем временем погода ухудшилась, поэтому был вызван метеоролог. Он объяснил, что на запад к Англии со скоростью 15 миль/час движется теплый фронт, который несет с собой облака и дожди. Когда мы будем взлетать, он будет находиться в 100 милях от берега, а это означало, что нам придется после возвращения садиться, где попало. Сначала мы летели только по компасу. И когда тучи немного рассеялись, впереди показалось побережье Дании. Джекки Уитерс довольно быстро обнаружил южную оконечность острова Зильт. После этого мы взяли курс на Проливы. Пока мы летели над Данией на высоте 2000 футов, мы попали в низкие тучи. Хотя мы старались держаться выше облачного слоя, его нижняя граница должна была находиться совсем рядом с землей. «Ты уверен, что видел Зильт?» — спросил я у Джекки. «Это точно был Зильт. Я видел гидросамолеты». «О'кей. Поверю, что мы идем строго по графику. Сообщи мне за 3 минуты до того, как надо будет начать снижение». Немного позднее Джек сказал мне, что можно потихоньку идти вниз.
Старый «Хэмпден» плавно пошел вниз со скоростью около 300 фт/мин и быстро оказался во мгле. Джек монотонно сообщал показания альтиметра: «900 футов. 500 футов». Затем на некоторое время наступила странная тишина, хотя мы продолжали скользить вниз. За стеклами кабины мелькали черные вихри, слабо светилась приборная доска. Становилось все темнее и темнее. Я посмотрел на свой альтиметр. Стрелка дрожала возле нуля. «Проверь, Джек, как там высота», — сказал я, нажимая кнопку переговорного устройства. Потом раздалось тихое ругательство, и Джек сказал: «Виноват, у меня провод выскочил из гнезда. Боже правый, да мой альтиметр показывает, что мы сейчас превратимся в подводную лодку!» Я быстро выровнял самолет. Затем я увидел мост. Это был, разумеется, мост Миддельфарта, и он возник прямо передо мной. Ошибиться было невозможно. Если мы поднимемся выше, то снова окажемся в облаках и потеряем место. Поэтому я остался внизу. Думаю, что Мак, сидевший на месте стрелка за верхним пулеметом, сильно удивился, когда увидел летящий над ним мост. Затем: «Створки люка открыты. Мы на месте». «О'кей. Боевой курс». «Ровнее, ровнее, не так быстро». «О'кей. Мины… сброшены». Послышался хлопок и звяканье, когда мины полетели вниз, и тут же по нам открыли огонь зенитки. Хотя мы летели на высоте всего 100 футов, мы вскоре попали в облако.
Неожиданно Тойнтон, сидевший у нижнего пулемета, открыл огонь, словно заметил вражеский корабль ПВО. Я не обвиняю его. Он летел с нами пассажиром и решил отработать полученные деньги. В то время в экипажи самолетов не включали унтер — и уоррент-офицеров. Радисты были рядовыми 1 класса, стрелки — рядовыми 2 класса, набранными из личного состава наземных служб. Для них лишние 6 пенсов за полет были огромной суммой. Большая часть «стрелков» вроде Тойнтона никогда не училась обращаться с пулеметами, но в свободное время они старались принести посильную помощь эскадрилье.

Война в небе Франции

Немцы глубоко вторглись на территорию Франции. Германские танковые войска обошли обороняющихся и сейчас просто сгоняли их в кучу, как пастух собирает свое стадо. Они нанесли удар в Арденнском лесу и отбросили французов от Меца и крепости Седан, которая быстро пала под ударами пикирующих бомбардировщиков. Их самолеты полностью господствовали над полем боя. Нам сообщили, что французский Генеральный Штаб попросил англичан прислать истребители, но мы решили сохранить в целости свои ВВС метрополии. Позднее выяснилось, что это было мудрое решение. Экипажи бомбардировочных эскадрилий, базирующихся в Англии, с горечью следили за несчастными «Бэттлами» и «Бленхеймами», переброшенными во Францию. Мы видели, как их сбивают один за другим, несмотря на личное мужество и подготовку пилотов.
За атаку моста под Маастрихтом молодой пилот Фэйри «Бэттла» Гарланд был награжден Крестом Виктории. Это была очень отважная атака, хотя пилот при этом погиб. Однако его душа должна была содрогаться, глядя, как отборные германские саперы буквально за несколько часов построили понтонный мост на месте уничтоженного. Нет, никто даже не подумал отправлять нас во Францию, похоже наши штабы сообразили, что наша авиация просто слишком слаба. Поэтому мы продолжали летать по ночам, используя темноту в качестве защиты от истребителей. Mы использовали свою подготовку, чтобы сбрасывать бомбь как можно точнее.

Первый рейд бомбардировщиков RAF на Гамбург

... мы впервые увидели Гамбург. И тут обнаружилось, что луна находится не там, где следует, это был просто маленький красный кружок на самом горизонте. Когда мы подлетели ближе, то увидели доки. Затем мы различили город, большую темную громаду, тянущуюся на много миль во все стороны. На его северной окраине мы увидели горящее нефтехранилище. Хотя горел всего лишь один бак, отблески пламени метались вокруг, создавая преувеличенное впечатление о силе пожара. Наверное, поэтому многие экипажи доложили об уничтожении цели, но германское радио сообщило, что налет не нанес никакого ущерба. Во время ночного налета очень сложно определить результаты бомбардировки. Лишь когда днем самолет-разведчик сделал фотографии, мы смогли точно узнать, чего добились. Но в любом случае нам показалось, что нефтехранилище горит вовсю, и бомбардир даже вскрикнул от радости. Лучи множества прожекторов нервно обшаривали небо, множество зениток беспорядочно палили, и над доками появилось нечто вроде разноцветного зонтика. Мы десинхронизировали моторы, чтобы затруднить работу шумопеленгаторов, но это привело лишь к тому, что самолет начало сильно трясти.
Здесь оказалось гораздо больше зенитных автоматов, чем я когда-либо видел в своей жизни. Смотреть, как они стреляют, очень приятно. В воздух поднимается светящаяся дуга, приближаясь все больше и больше, потом она с громким свистом проносится мимо кабины и взрывается где-то в сотне ярдов позади. Она издает очень смешные звуки, что-то вроде «пок-пок-пок». Каждый снаряд оставляет цветной след, и обычно они следуют друг за другом в строгом порядке — зеленый, белый, красный. Кажется, что в небо взлетел подсвеченный фонтан. Да, на это приятно посмотреть, чувствуя себя в безопасности, однако если снаряд попадает в цель, раздается нечто вроде раската грома — скрежет металла и звон битого стекла. Все вокруг становится красным, так как вспыхивают твои баки, и у тебя внутри все замирает, так как самолет начинает сыпаться вниз. Ты пытаешься выбраться, но воздушный поток не пускает тебя. Ты кричишь членам экипажа, чтобы они выпрыгивали, и все это время зенитки продолжают поливать огнем твой самолет. А потом ты врезаешься в землю, и все кончается. Вверх взлетает жаркое бензиновое пламя, и твоя душа со скоростью ракеты устремляет на небеса. Все эти картины моментально пролетают в твоем воображении, когда цветная дуга трассера изгибается рядом с самолетом, и ты лихорадочно рвешь ручку, чтобы уклониться в сторону. Но бедный старый Роббо из звена «В» увернуться не сумел. Когда я в последний раз видел его, самолет шел к земле, подобно пылающей комете. А ведь когда ты лег на боевой курс, его нужно держать, несмотря на любые зенитки.
Наконец мы оказались примерно в миле северо-восточнее нефтехранилища на высоте примерно 6000 футов. Внизу я увидел Питера Уорд-Ханта из 49-й эскадрильи, который держался на высоте 2000 футов. Вокруг него бушевал настоящий ад, но с ним пока все было в порядке. В то же самое время несколько парней кружили на высоте 15 000 футов между редкими разрывами тяжелых снарядов. Вдруг прямо под гондолой левого мотора я отчетливо увидел баки нефтехранилища. Да, горел только один бак. Остальные в лунном свете напоминали серебристые мячи для гольфа. Затем я положил самолет на левое крыло, и мы вошли в пике. Нос самолета клюнул вниз, и стрелка альтиметра бешено завертелась, помчавшись к нулю, зато указатель скорости взлетел к неслыханным высотам. В носовой кабине на месте бомбардира сидел Джек, ожидая приказа сбросить бомбы. (В те дни наши самолеты еще не имели системы автоматического сброса, и бомбардир должен был дергать ручку.) Я смотрел, как мячики для гольфа становятся все крупнее и крупнее, постепенно закрывая лобовое стекло кабины. Уотти должен был проследить за тем, чтобы открылись створки бомболюка, а Мак, сидевший у верхнего пулемета, следил за воздухом. Наконец настал момент. «Сбросить бомбы!» — крикнул я Джеку. «Бомбы сброшены».
Немного позднее я спросил: «Уотти, ты видел что-нибудь?» «Ничего. Я думаю, они не вышли». «Они должны» «Нет, они остались. Я их вижу», — вмешался Джек. Когда я кончил ругаться в адрес напортачивших электриков, мы начали снова набирать высоту. Имея на борту бомбы, это было не так просто сделать, но у нас не было иного выбора, так как быстро светало. Наши моторы раскалились докрасна, но мы все-таки взобрались на высоту 5000 футов. Но теперь мы не видели нефтяных баков, так как дым пожара полностью закрыл не только их, но и вообще все доки. Пока мы кружили над портом, уворачиваясь от прожекторов и зениток, я заметил, что чуть выше плавно покачиваются несколько аэростатов — довольно неприятное открытие.
Внезапно справа от себя я увидел вожделенные баки и сразу спикировал прямо на них. Так как пике получилось практически вертикальным, мы развили феноменальную скорость 320 миль/час. Самолет стал практически неуправляемым, хотя я уперся обеими ногами в приборную панель и тянул ручку на себя, напрягая все силы. Выправить положение удалось лишь с помощью триммеров на хвостовом оперении. На мгновение мы потеряли сознание от ужасной перегрузки. На сей раз наши бомбы попали в цель, и позади нас что-то начало гореть и взрываться. Так как мы пикировали слишком лихо, то очутились прямо в аду. 2000 футов над центром Гамбурга — не слишком безопасная высота. Снаряды зениток свистели вокруг нас, то и дело раздавалось ужасное «пок-пок-пок». Потом несколько широких прожекторных лучей уперлись прямо в самолет, и мы практически ослепли. Джек говорил: «Доворот вправо, доворот влево», — но я-то знал, что он не видит ничего. Я спикировал прямо на прожектор, открыв огонь из курсового пулемета. Кажется, при этом я дико вопил: «Получай, ублюдок!» Прожектор погас, и я с кровожадной радостью подумал, что хорошо было бы при этом еще убить оператора.
Я быстро глянул вправо и увидел, что наше правое крыло горит. Это был конец. Лучше всего было бы прямо сейчас выпрыгнуть с парашютами, и я нажал аварийную кнопку «Покинуть самолет». Однако она не сработала. Я еще раз взглянул на крыло и выругался. Это был не огонь, а загнутый кусок металла, который ярко сиял в луче прожектора. Тогда я сказал Джеку: «Мне кажется, в нас попали. Это смешно». «Ты будешь смеяться еще больше, когда узнаешь, что мы намотали на крыло пару сотен футов аэростатного троса», — ответил он. Разумеется, Джек немного преувеличил. Но мы действительно зацепили трос, а странное поведение самолета объяснялось повреждениями от огня зениток.

Множество самолетов получило повреждения во время этого налета, несколько человек было ранено, однако операция такого рода была первой для нас, и она завершилась успешно. Большинство самолетов выходило на цель на малой высоте в лучших традициях Королевских ВВС. С другой стороны, один майор отбомбился с высоты 16 000 футов, его бомбы вызвали пожар, который помог нам найти цель. Он был награжден Крестом за летные заслуги. Так завершился типичный для начала 1940 года налет на германскую территорию. Я так подробно описал его для того, чтобы показать, насколько изменился характер операций позднее.
Первые налеты были спланированы совершенно бестолково. Мы могли выбирать маршрут, мы могли бомбить с любой высоты и в любое время. Иногда мы даже могли выбрать, какие бомбы использовать. Мы были закоренелыми индивидуалистами, но, сказать по правде, наши действия были не слишком эффективными. Судя по всему, из общего количества бомб, которые в ту ночь несли самолеты звена «А», в цель попало не более 10 процентов.

Последствия навигационных ошибок

Одному пилоту «Уитли» повезло меньше, он вляпался в действительные неприятности. Он проделал почти все то, что делал я, только при этом ухитрился действительно высыпать серию бомб на английский аэродром. И в этот самый момент у него встали оба мотора, так как кончился бензин. Он быстро посадил свой огромный самолет на картофельное поле и поспешил поджечь его, как полагалось в подобных случаях. Когда самолет запылал, пилот вместе с экипажем отправился в ближайший сарай, чтобы отсидеться там до наступления темноты, а потом постараться убраться подальше. Вдруг перед ними затормозил штабной автомобиль Королевских ВВС, из которого вылетел сверкающий галунами полковник. Он следил за перебежками экипажа в бинокль с вышки на аэродроме и покатил прямо к амбару… Рассказывают, что даже деревья покраснели, когда услышали, что выдал этот полковник, глядя на пылающий «Уитли».
Впрочем, в подобные истории попадали и немцы. Один экипаж, явно не из лучших, потерял направление во время разведывательного полета. Наконец они выбрались к Южному Уэльсу и в лунном свете увидели на юге серебристые воды Бристольского канала. «Ага, наконец-то Ла-Манш», — радостно сообщил штурман. Пилот повернул на юг и через некоторое время немцы увидели землю. «А вот и Франция», — еще больше обрадовался штурман. Однако он сильно ошибался. Это был северный Девон. Уже достаточно рассвело, и немцы летели довольно низко, так как у них кончалось топливо. Поэтому они приземлились на первом подвернувшемся аэродроме. Уставший армейский зенитчик спал на мешках с песком рядом с посадочной полосой, но шум моторов его разбудил. Он едва не упал в обморок, когда в 6 утра Ju-88 совершил аккуратную посадку всего в нескольких метрах от него и начал выруливать к пункту управления полетами. Пилот явно собирался сразу бежать докладывать начальству. Он оказался законченным болваном, этот пилот. Все еще думая, что находится во Франции, он выбрался из самолета и пошел к контрольный вышке. Стоящий у лестницы рядовой не отдал ему честь, так как не сразу понял, какая форма на этом человеке, и что за знаки различия он видит. Пилот обматерил его на образцовом немецком языке. Рядовой, похоже, был любителем приключенческих фильмов и сообразил, что происходит. Он сразу выхватил свой пистолет, и все закончилось. Еще один человек пополнил длинный список военнопленных. Наверняка где-то ходит множество подобных историй, но услышать их все можно будет только после войны.

Разборки внутри RAF: истребители против бомберов

Даже в увольнении истребителям доставалось все лучшее. Они сразу подхватывали девушек и хлестали пиво, в основном потому, что их аэродромы располагались ближе к населенным пунктам, тогда как базы бомбардировщиков были разбросаны по всей стране. Естественно, это сильно раздражало парней Бомбардировочного Командования. Они начинали потихоньку ненавидеть шикарных парней в белых шарфах. Практически во всех барах от Биггин-Хилла до Эдинбурга происходили стычки с руганью. Истоки этой неприязни следует искать еще в прошлой войне, когда все лавры достались Бишопу, Боллу, МакКаддену, а пилот бомбардировщика не мог надеяться даже на упоминание в газете. Поэтому не удивительно, что истребительные парни ходили надутыми петухами, преисполненные сознания собственной значимости, а «шоферы автобусов» начали страдать от комплекса неполноценности, потому что сознавали, что лишь самые лучшие из них могут считаться действительно хорошими пилотами. А затем вспыхнула война. Сначала все распри были забыты, так как мы желали поскорее разбить врага. Но постепенно напряжение немного ослабло. Парнишки с истребителей уничтожили несколько вражеских бомбардировщиков и снова задрали нос.
Неприятности одних ничуть не волновали других. Истребители никогда не сопровождали бомбардировщики, бомбардировщики ни разу не видели действий истребителей. И тогда началась битва у «Снейк Пит». Что предшествовало битве — никто точно не знает. Вероятно, и те, и другие выпили слишком много пива. Но так или иначе — все началось в маленьком баре. На следующий день с соседнего аэродрома Уоддингтон взлетели три «Хэмпдена», до отказа загруженные туалетной бумагой и старыми листовками. Они кругами набрали высоту, держась в нескольких милях от Дигби, старой базы истребительной авиации, построенной еще в прошлую войну. В это время там базировались две эскадрильи — 141-я (одномоторные истребители) и 29-я (двухмоторные «Бофайтеры»). Ничего не подозревающие истребители кушали свой ленч, когда внезапно послышался злобный рев моторов. Три «Хэмпдена» в идеальном строю спикировали на аэродром. Когда летчики выскочили из столовой, они открыли рты от удивления. «Хэмпдены» уже пропали, зато над аэродромом кружила невиданная метель. Все небо было полно кусков туалетной бумаги, которые плавно опускались на летное поле.
Командир истребительного крыла поклялся жестоко отомстить. Истребители не могли брать на борт большое количество макулатуры, однако они разработали иной план. Вскоре должна была начаться вторая фаза операции. На следующий день шел дождь, и все полеты были отменены. Удалые бомберы Уоддингтона сидели в своих норах и весело смеялись, вспоминая вчерашнее приключение. Они чувствовали себя отлично. В этот вечер даже в «Снейк Пит» не было чужих парней. Все шло просто прекрасно.
Примерно в 11 часов на аэродроме сел черный «Бленхейм» без опознавательных знаков. Он подрулил к вышке управления полетами. «Хэлло, контроль, это полковник Бигглсуэйд из штаба Бомбардировочного Командования. У меня важное сообщение для командира 144-й эскадрильи. Исключительно срочное. Вы не передадите ему, чтобы он немедленно прибыл к самолету?» Через несколько минут примчался автомобиль командира нашего авиакрыла, и он начал подниматься по лесенке в люк «Бленхейма». Но тут ему на голову нахлобучили мешок, и чьи-то сильные руки рывком втащили его в самолет. В тот же самый момент «Бленхейм» поднялся в воздух, пока капитан Сэнди Кэмпбелл из звена «А» хлопал глазами на вышке… В Дигби ошалевший командир бомбардировщиков получил простой и ясный приказ: собрать всю бумагу, которую его парни накидали здесь вчера. Ему вручили длинную палку с гвоздем на конце и мешок. После того как работа была закончена, его вернули на свой аэродром тем же манером, каким похитили.

Через несколько дней в офицерский клуб Дигби явились посетители. Среди них был священник с одной шотландской базы, офицер инженерной службы и кто-то еще. Они были не слишком расположены разговаривать, да и вообще задержались не очень долго. По их словам, они хотели дождаться поезда из Линкольна. Через полчаса после того как они отбыли, кто-то обнаружил, что из зала пропали оба щита с гербами эскадрилий. Все эскадрильи Королевских ВВС гордились своими гербами, а истребительные эскадрильи — больше других. Поднялась настоящая буря, и в погоню за священником и его шайкой было отправлено несколько автомобилей. Однако напрасно. В Уоддингтоне щиты с гербами были встречены с ликованием. Их немедленно приколотили к дереву в садике напротив офицерской столовой. Потом все парни собрались вокруг них, держа в руках кружки с пивом. Тут же была установлена фотокамера, и все приготовились. Камера щелкнула. На следующий день щиты вернулись так же таинственно, как и пропали. Но к доске объявлений базы была приколота фотография. При виде этого снимка вся база Дигби чуть не сошла с ума. Это было поругание чести, и проклятья свистели, точно пули.
В Дигби был спешно создан Военный Кабинет. Когда открылся бар, Кабинет собрался, чтобы обсудить ситуацию. И уже через две кружки пива план мести был готов. Он казался вполне надежным. В Уоддингтоне все пилоты бомбардировщиков были озадачены. Вот уже несколько дней ничего не происходило, и они невольно гадали — почему? И когда они немного успокоились и потеряли бдительность, появились истребители. Они пролетели над базой в сомкнутом строю. Поднятый ими вихрь заставил ожить неподвижный флюгер, который лихорадочно затрещал, а полосатый конус задергался, как в шторм. Четверть часа продолжалось воздушное шоу. Пилоты бомбардировщиков высыпали наружу из своих казарм, чтобы полюбоваться этим шикарным зрелищем. Внезапно истребители пропали так же внезапно, как появились. Только их ведущий на прощание спикировал на баронов, стоящих на лужайке перед столовой. Это было эффектно, но зачем они все это затеяли? Не произошло ничего ужасного. Один за другим парни вернулись в помещения. Но довольно быстро выяснилось, что именно произошло. И тогда в адрес ненавистных истребителей полетели громогласные проклятия. Пока все стояли и глазели на воздушный цирк, какая-то змея проникла в гардероб и сперла все фуражки. Теперь бомберам пришлось ходить в подшлемниках, потому что с «голой головой» ходить как-то не принято. Этим лихим маневром парни из Дигби вышибли на один вечер большинство баронов из «Головы сарацина». Пилоты истребителей временно отвоевали бар для себя. Но самое скверное было еще впереди. На следующий день над Уоддингтоном появился «Бофайтер», который спикировал на столовую и высыпал все головные уборы прямо в грязь. Бомберы тут же помчались их подбирать и попытались разобраться, где чья. Но пакостные истребители четко сыграли партию до конца. Все ленточки с фамилиями были спороты. С этого момента ожесточение битвы достигло апогея. Обе стороны совершали мелкие пакости, которые заставляли противника беситься.

В этот момент командиры постарались взять ситуацию под контроль. Бароны, которые значительно превосходили противника в численности, пообещали поколотить шикарных парней, если они осмелятся сунуться в «Голову сарацина». Эта угроза встревожила гражданские власти, потому что трудно было предсказать, чем закончится потасовка. После этого оба командира баз приказали немедленно прекратить огонь. Битва закончилась в один день.

Много людей спрашивали меня: кто мне больше нравится — истребители или бомбардировщики? Ответ очевиден. Они также часто меня спрашивают, в чем заключается разница между ними? Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что разница в характерах и менталитете.
Прежде всего, следует разделить дневных и ночных истребителей. Первые — пилоты одномоторных самолетов. Этот летчик не отвечает ни за что, кроме собственной шкуры, ну и за своих товарищей при совместных действиях во время воздушного боя. Ему не требуются долгие утомительные тренировки. Он ведет счастливую, беззаботную жизнь. Полеты для него — источник удовольствия, хотя потери в истребительных частях довольно высоки.
Экипаж ночного истребителя — это группа высококвалифицированных специалистов, которая должна работать как единое целое. Парни на «Спитфайрах» избегают заходить в облака, так как в этом случае придется пилотировать по приборам. «Бофайтеры» летают исключительно по приборам, иногда с момента взлета и до самой посадки. Большую часть времени они тратят на учения, днем и ночью. На их долю выпадает много тяжелой работы, но чаще всего им приходится проявлять адское терпение. По этим причинам на ночных истребителях очень часто летают бывшие инструкторы, обладающие громадным опытом. Часто это немолодые семейные люди, которые хотят послужить своей стране и действительно делают для нее очень много. Но если говорить об уровне потерь от действий противника, части ночных истребителей — это самое безопасное место. Но с другой стороны, им всегда приходится сражаться с врагом внутренним — погодой. Практически все согласны с тем, что ночные истребители летают в гораздо более плохую погоду, чем любые другие пилоты. Но если летчик уверенно владеет навыками слепого полета, это не слишком опасно.
Уровень опасности был, разумеется, различным в зависимости от места базирования эскадрильи. Некоторые эскадрильи могли вообще не видеть моря, тогда как те, что базировались, например, в Вест-Маллинге, вообще проводили большую часть времени над вражеским побережьем. Надо сказать, что мы предпочитали не брать в самолеты резиновые лодки, поэтому в случае неприятностей нам предстоял долгий заплыв домой. Но даже с учетом всего этого, за целый год, что я провел в 29-й эскадрилье, от вражеских действий мы потеряли только одного человека. Это был стрелок-радист, который летал с Чарльзом Уиддоузом. Во время атаки Ju-88 они проскочили мимо, и стрелок немца всадил в наш самолет длинную очередь. Все случилось разом: один мотор встал, радиоаппаратура отказала, Чарльз был ранен, а наблюдатель выпрыгнул с парашютом. К несчастью, они находились в 50 милях от берега. Чарльз проявил чудеса мастерства, когда сумел в полной темноте привести подбитый самолет на базу, не имея никаких приборов. До самой посадки он не подозревал, что его стрелок выпрыгнул. Но плохая погода взяла несколько жертв — Алан Грут, Робин Майлс, сержант Фрир и кое-кто еще — это те, кому не повезло. Большинство из них похоронено на склоне холма возле Вест-Маллинга.
Да, главным врагом ночных истребителей оказалась погода, а не немцы. Следовало научиться летать хорошо, если ты собирался остаться в живых. А теперь поговорим о пилотах бомбардировщиков. Здесь на человека ложилась серьезная ответственность. Прежде всего, в его экипаж входили 7 человек. Они летали на самолетах, которые весили около 30 тонн и стоили 35 тысяч фунтов. Им приходилось сочетать в себе искусство ночного истребителя и отвагу дневного. Они постоянно сталкивались с опасностями плохой погоды, обледенения, низкой облачности. Им приходилось преодолевать угнетающее воздействие высоких потерь от действий противника. Им приходилось ждать несколько недель, прежде чем становилось известно, что случилось с их товарищами. И все это время им приходилось нести свой груз ответственности за себя и за других.

Британский двухмоторный ночной истребитель Bristol Beaufighter

«Бофайтер» для того времени был новым самолетом. Он имел исключительно мощное вооружение из 4 пушек и 6 пулеметов «Браунинг», однако стрелки слишком часто замерзали и не могли ими пользоваться, так как у нас до сих лор не было обогрева кабин. Для своих размеров «Бо» был очень тяжелым, имел высокую нагрузку на крыло. Поэтому командир базы настаивал, чтобы пилоты совершили большое число дневных полетов, прежде чем пробовать свои силы ночью, особенно потому, что длина посадочной полосы с WC1 не превышала 1000 ярдов.

Тем временем выяснилось, что «Бофайтер» ведет себя не слишком хорошо. Хотя лично у меня проблем с этим самолетом не возникало, другие пилоты постоянно жаловались на его норов. Дон Паркер, один из моих друзей и тоже бывший пилот бомбардировщика, даже был вынужден прыгать с парашютом, когда вспыхнул один из моторов его самолета. В другой раз сам командир эскадрильи летел над Нортгемптоном на высоте 8000 футов, когда забарахлил мотор. Летчик немедленно выключил его, но тут отказал и второй мотор. После судорожного дерганья различных рукояток экипажу самолета пришлось прыгать. Наблюдатель, сидевший в задней кабине, оказался немного неповоротливым и застрял в заднем люке.
Когда Уиддоуз огляделся, чтобы убедиться, что все в порядке, он с изумлением увидел наблюдателя, который лежал на полу и дергался, пытаясь высвободить ногу. За это время самолет уже потерял 5000 футов высоты. И тогда старина Чарльз показал свой класс. Он прыгнул обратно на пилотское сиденье и сумел выполнить образцовую посадку, хотя у него даже не оказалось времени поставить ноги на педали. При этом «Бофайтер» проскочил буквально впритирку к проводам высокого напряжения. Своими быстрыми действиями он не только спас жизнь незадачливому наблюдателю, но и сохранил относительно целый «Бофайтер», чтобы эксперты могли заняться разгадкой непонятных капризов мотора, которые едва не привели к очередной катастрофе.
Несмотря на то, что нам все-таки удалось укротить капризный самолет, остальные эскадрильи смотрели на «Бо», как на средство самоубийства. Одна из эскадрилий, базировавшихся на севере Англии, чуть не переступила грань бунта, отказавшись летать на этом самолете. Летчики заявили, что он теряет скорость на виражах и становится практически неуправляемым. Эти парни сидели на аэродроме и горячо обсуждали последние происшествия — в этот день стоял густой туман, и полеты были отменены. Внезапно прямо у них над головами просвистел «Бо», держась на высоте всего 100 футов. Он выполнил крутой вираж, выпустил колеса и закрылки и совершил образцовую посадку. Естественно, это привлекло всеобщее внимание. Бедняги сначала решили, что к ним прибыл один из элитных летчиков-испытателей, который должен учить недотеп. Затем самолет подрулил к центру управления полетами, и все столпились вокруг, чтобы встретить Важную Персону. Однако как у них вытянулись лица, когда из нижнего люка «Бо» выпрыгнула хрупкая фигурка в белом летном комбинезоне. Она сдернула шлем, и по плечам рассыпалась грива пышных светлых волос. Оказалось, что к ним прилетела одна из девушек, служивших в транспортной авиации. Как рассказывают, больше эта эскадрилья не испытывала проблем с «Бофайтерами».

Во время ночных учений мы научились уверенно перехватывать цели, но это совсем не означало, что с противником нам будет так же везти. Когда начались боевые вылеты, все пошло наперекосяк. Либо наша аппаратура отказывала после того, как самолет поднимался в воздух, либо ломалась рация, либо заклинивало пушки, а если все работало нормально, то в эту ночь фрицы не показывались. Все это сильно било по нервам, и нам приходилось проявлять чудеса терпения. На «Бофайтерах» наконец установили обогрев кабины, и вот он работал нормально. Было очень приятно сидеть в тепле и слышать команды офицера наведения

22 июня 1941 года

Кое-кто говорил, что все это закончится через несколько недель. Русская армия в Финляндии показала себя не с лучшей стороны. Другие говорили, что Гитлер опоздал: зима начнется задолго до того, как он подойдет к Москве, и он погибнет, как Наполеон. Лишь одна газета дала правильный прогноз: если Россия выстоит в первые 100 дней, Германия войну проиграет. К этому времени русские смогут отмобилизовать свои огромные людские ресурсы, которые просто неисчерпаемы, и тогда Вермахт будет остановлен. Следующие несколько дней события развивались стремительно. Русские стали нашими союзниками.

Охота за немецкими самолётами — постановщиками морских мин

Русские стали друзьями и союзниками британского народа, который избавился от угрозы воздушного блица. Большая часть эскадрилий ночных истребителей получила достаточно времени для освоения новой техники, которая могла позволить отбивать налеты ночных бомбардировщиков. А мы занялись охотой за минными заградителями. Поймать эти самолеты было очень сложно. Они покидали свое побережье, держась над самой водой, и шли на полной скорости, пока не оказывались примерно в 30 милях от берегов Англии. Там они набирали высоту примерно 4000 футов, с помощью радиопеленгации определяли свое место и сразу шли вниз, чтобы сбросить мины. Чтобы перехватить их с нашим оборудованием, мы должны были оказаться в точке, где немецкий самолет начинал набирать высоту. Это было чудовищно сложно. Более того, это требовало неслыханной точности управления самолетом. От нас требовали снижаться со скоростью 250 фут/мин, иначе мы могли потерять контакт. От нас требовали держать скорость точно 180 миль/час.
На меловых утесах Кента была спешно поставлена радиостанция, которая могла поддерживать связь с нами вплоть до самого побережья Голландии. Кроме того, была построена специальная станция, которая могла «видеть» почти на такое же расстояние. Мы проводили учения круглыми сутками, часто подходя на дистанцию прямой видимости к вражескому берегу. Чаще всего мы перехватывали товарищей по эскадрилье, но иногда нам подворачивались немецкие самолеты, охотящиеся за нашими кораблями. Противник довольно часто поднимал истребители, чтобы слушать наши радиопереговоры. Его пилоты следовали указаниям наших офицеров наведения и начинали охотиться за нами.

Весна 1942 года: Гибсон назначен командиром 106-й бомбрадировочной эскадрильи

На следующий день я построил весь личный состав. Теперь все были в нормальном состоянии, и я изложил им свои требования. Затем я обратился с парой слов к рядовым летчикам. Когда я подошел, они и не подумал стать смирно. Сначала я решил, что выгляжу немного молодо, и потому они полагают, что могут позволить себе некоторые вольности. Боюсь, мне пришлось быть несколько грубым, но иногда приходится вести себя и так. Затем я переговорил с пилотами, некоторых из них я уже видел вчера вечером. Сегодня они были совершенно другими. Стояли, не шевелясь, и внимательно слушали, не решаясь возражать. Вечером им предстояло лететь к Любеку, важному порту на балтийском побережье. Поэтому никакой выпивки, пока они не вернутся из полета. Даже в столовой во время ленча все было иначе, чем вчера. Теперь они стояли, сбившись в маленькие кучки, тихо разговаривали, потягивали что-то безалкогольное. В целом все было так же, как и в других эскадрильях, которые я знал.
В отличие от пилотов прошлой войны, эти мальчишки не брали в рот ни капли спиртного перед вылетом. Они сознавали меру опасности и уважали ее. Даже буйные пилоты истребителей не были исключениями в этом плане. Я знаю, как они категорически отказывались от поднесенных рюмочек, жестко заявив, что вечером должны лететь, не принимая даже «посошок на дорожку». Для них выпивка в подобный момент означала смерть. Но гораздо хуже выпивка могла привести к смерти кого-то другого.

Напряжение перед взлётом

Большинство летчиков согласится со мной, когда я скажу, что самое тяжелое в рейде бомбардировщиков — это взлет. Лично я ненавижу те минуты, когда приходится сидеть в комнате отдыха и ждать машину, которая отвезет тебя к самолету. Это ужасные минуты. Тебе кажется, что кишки просто прилипают к хребту. Ноги отказываются держать тебя. Ты громко и нервно смеешься в ответ на дурацкие шутки. Закуриваешь одну сигарету за другой и выбрасываешь их после первой же затяжки. Иногда ты чувствуешь себя совершенно разбитым и очень хотел бы лечь в госпиталь. Самый маленький инцидент приводит тебя в бешенство, и ты вспыхиваешь по малейшему поводу и без него. Когда кто-то забывает свой парашют, ты называешь его такими именами, которые в обычной жизни тебе даже не придут на ум. И все это потому, что ты боишься, смертельно боишься. Я знаю, так как испытал все это на себе. Я всегда чувствую себя отвратительно, пока не захлопнется люк самолета. Пока радист (Хатч) не скажет: «Переговорное включено», и не оживут моторы. И тогда ты моментально успокаиваешься. Начинается работа. На когда вылет отменен, сжатая пружина распрямляется с ужасной силой. Кто-то дико смеется. Кто-то становится мокрым, как мышь. Кто-то напивается до чертиков.

Тактическая новинка: Pathfinder

На следующий день мы узнали, какая именно эскадрилья выбрана, чтобы действовать Патфайндерами в составе 5-й группы. Парень, служивший в этой эскадрилье, приземлился на нашем аэродроме прошлой ночью из-за неполадок с мотором. Он рассказал нам все, что знал. «Завтра мы должны перелететь на юг, куда-то в Хантингдоншир. Я полагаю, это будет хорошее место: там отличное пиво и симпатичные девушки. В любом случае, все мы будем рады убраться из Линкольншира». «Прекрасно, — сухо согласился Дим. — Но каковы условия службы в соединении Патфайндеров?» «Насколько я знаю, мы тоже должны совершить 60 вылетов без перерыва. Однако нам дают отдохнуть, когда мы выматываемся, и никто еще не назвал это отсутствием смелости. Когда ты получаешь звание Патфайндера — это означает 10 вылетов в качестве осветителя, — вам позволяют носить особую пару золотых крылышек под орденскими ленточками» (он сам имел Крест за летные заслуги). В ответ на это послышался хор саркастических возгласов: «Что значит быть осветителем?»
«Давайте, я немного подробнее расскажу обо всем. Новые экипажи сначала несут только зажигательные бомбы, осветительных ракет не имеют вообще. Однако они должны атаковать перед появлением главных сил, поэтому первые зажигалки летят прямо в цель. Следующая группа экипажей берет только осветительные ракеты. Эти парни должны найти цель, и мы называем их ищейками. Они должны исключительно точно держать курс, пытаясь лететь по счислению. Точно в расчетный момент прибытия они начинают пускать ракеты через каждые 30 секунд. Ракеты освещают большой участок местности, длиной около 10 миль. Тем временем остальные ищейки разворачиваются по обе стороны от этой линии, поэтому к началу атаки оказываются освещенными около 10 квадратных миль. Это не слишком хорошо, но достаточно для следующей группы парней».
«А что же лучшие экипажи?» — спросил я. «Они несут кассеты ракет, которые выпускают в тот момент, когда видят точку прицеливания. В действительности они пытаются положить ракеты прямо в эту самую точку. Они летят сразу за ищейками и называют себя осветителями. Когда они видят цель, то выпускают специальную серию ракет. Туда немедленно подтягиваются остальные Патфайндеры и вешают над целью сотни ракет, которые, как мы надеемся, осветят цель, словно днем». «А как быть с тучами?» «На этот вопрос мы пока сами не знаем ответа. Но первое, что мы собираемся начать делать, — высылать каждую ночь разведчик „Москито“, примерно за час до взлета наших самолетов. Он должен точно выяснить погодные условия над целью. Мы, может быть, начнем высылать метеоразведчик и за 5 часов до взлета, чтобы быть совершенно уверенными, что погода позволит атаковать цель».
«А туман?» «Ну, если туман достаточно густой, мы сбрасываем „анютины глазки“. Это 250-фунтовая зажигательная бомба, которая на земле горит ярким красным огнем. Ее можно легко различить даже сквозь самый густой туман». «Как долго она горит?» «Достаточно долго, целых 15 минут». «Это звучит разумно. А на каких высотах вы действуете?» «На тех же, что и вы. Мы можем лететь ниже, если тучи идут достаточно низко, но самое главное, что диктует наши действия, — необходимость совершенно точно определить свои координаты». «Но как вы можете точно знать, где находитесь? Немцы глушат радиомаяки нашего флота. С их помощью мы можем определиться только над Северным морем и не дальше». «Мы должны довести до совершенства полет вслепую — по приборам и счислению. Полет по счислению — наш девиз. Мы стараемся как можно точнее определить силу и направление ветра. В этом случае, если пилот хороший, а приборы исправны, — на 300 миль полета ошибка составит не более 10 миль. Ну, а затем ищейки делают все остальное». «Выглядит привлекательно, — согласился Хоппи. — Однако мы все еще не имеем точки прицеливания». «Это так. Бомбы всегда рассеиваются». «Но, по крайней мере, над нужным местом». «Да, если все сработает, — над нужным». «Я надеюсь», — сказал Дим, не скрывая сомнений.
Через 2 дня Патфайндеры повели соединение бомбардировщиков во время не очень сильного налета на Эмден. Этот порт был не слишком крупным, и его прикрывало не так много зенитных орудий, поэтому даже успешный налет вряд ли принес много пользы. Однако эта операция была нужна, чтобы придать Патфайндерам уверенность в себе. Они хорошо осветили цель, и бомбы легли точно. До сих пор жители Эмдена еще не видели столь серьезных разрушений.

Декабрь 1943 года — тактика слепого бомбометания

Ближе к концу декабря из штаба группы прибыл капитан Боб Хэй и рассказал, как это было сделано. Он выступал в нашей комнате предполетного инструктажа перед большой грифельной доской, на которой были нарисованы многочисленные сложные диаграммы. «С самого начала войны вы бомбили какие-то цели на земле», — начал он. Я посмотрел на Джона Сирби и усмехнулся. Разумеется, мы бомбили что-то там на земле. А зачем нам вообще были нужны бомбы?
«Если вы хорошо видите цель, то делаете все возможное, чтобы поразить ее. Но когда цель укрыта облаками, что вы можете сделать? Вы можете только сбросить бомбы в тот момент, когда вы, по расчетам, окажетесь над целью. Но это значит, что вы напрасно выкинете их». Послышались приглушенные возгласы, и все приготовились слушать. «А теперь мы хотим предложить вам нечто новое. Вы будете бомбить сквозь тучи, бомбить практически вслепую. Вам придется целиться в нечто, находящееся в воздухе. Это нечто — своего рода цветная осветительная ракета, которая будет выпущена самолетом целеуказания прямо над точкой прицеливания на земле». Бомбить осветительную ракету! Кто-то хихикнул. Но Боб невозмутимо продолжил: «И нечего тут смеяться, дослушайте до конца. Эти осветительные ракеты будут выпущены самолетами соединения Патфайндеров, которые во время учений уже отрабатывали подобные операции. Я не могу вам рассказать, как они это делают. Они используют какое-то секретное оборудование. К радости бомбардиров, могу сообщить, что вы будете использовать обычные прицелы, хотя вам придется использовать немного непривычные „исходные данные“». Затем он продолжил в своей сухой манере объяснять технические детали: скорость ветра, скорость самолета, углы упреждения и тысячи прочих мелочей, которые должен держать в голове бомбардир, работая с современным прицелом.
Минули те дни, когда бомбардиры Королевских ВВС работали с прицелами образца 1932 года. Теперь они имели прицелы Mark XIV. Этот прицел умел практически все. Вы могли лететь на любой высоте с любой скоростью. Вы могли пикировать. Однако маленькие гироскопы, вращавшиеся со скоростью много тысяч оборотов в минуту, компенсировали все, кроме скорости ветра. Поэтому бомбы всегда ложились рядом с целью. Мы считали наши новые прицелы практически всемогущими.

Лишь в конце года мы начали использовать методику бомбардировок по воздушным маркерам при налетах на долину Рура. Нашей целью были заводы Круппа в Эссене. Хотя в маленьком городке сотни раз звучали сирены воздушной тревоги, но до сих пор лишь несколько бомб упали на завод. Теперь настало время опробовать тактику «слепого» бомбометания. В операции участвовали 25 самолетов, которые сбрасывали бомбы с высоты 23 000 футов. Наши силы были невелики, даже можно сказать, опасно малы. Но таковы были требования нового метода, при котором бомбардировщики обязаны уложиться в отведенное и довольно ограниченное время. Я получил множество советов от командира эскадрильи Патфайндеров.
«Ты должен взлететь и в течение часа набрать как можно большую высоту. Затем, точно в указанный момент, ты должен взять курс на Эймейден. Там ты должен повернуть и лететь прямо в точку „X“, где перед тобой будут гореть 2 желтые осветительные ракеты. Они будут сброшены в 25 милях от цели. Ты должен будешь лететь совершенно прямо, не совершая никаких маневров, пока не окажешься в точке „Y“. Там ты увидишь 2 красные ракеты и должен будешь пройти между ними. Через несколько минут прямо по курсу появится гроздь зеленых ракет. Ты должен будешь целиться прямо в них, выдерживая курс 170 градусов по магнитному компасу. Не слишком важно, если ты запоздаешь со сбросом бомб на пару минут, так как ветер очень слабый и снесет бомбы не больше чем на милю. Однако очень важно выдержать точный курс при бомбометании. Если ты отклонишься в сторону на 10 градусов, бомбы взорвутся не менее чем в 10 милях от цели».
Мы взлетели, обнаружили все сигнальные ракеты и отбомбились по ним, после чего вернулись, продравшись сквозь самый плотный зенитный огонь с начала войны. Мы столкнулись с множеством проблем, и многие самолеты были вынуждены вернуться назад. До сих пор мы не летали на предельных высотах. Вернувшиеся самолеты в течение получаса находились под огнем более чем 1500 зениток, что было довольно неприятно. При температуре минус 60 по Фаренгейту отказывали кислородные маски, перегревались моторы, пулеметные башни примерзали к направляющим, лед покрывал плоскости крыльев. Только 10 из 25 самолетов сумели добраться до цели и сбросить бомбы. Но на следующий день германское радио впервые за всю войну признало, что «ночью несколько вражеских бомбардировщиков бомбили город Эссен». Это было только начало.
С этого дня вся авиагруппа начала использовать новую тактику, хотя постоянно сталкивалась с различными трудностями. Сама идея была правильной. Все неудачи были следствием того, что действовать приходилось в экстремальных условиях. Командир авиагруппы быстро добился установки новых капотов, которые не позволяли моторам перегреваться. Механики усовершенствовали кислородные маски, и они больше не отказывали. Вся механика турелей была тщательно очищена от смазочного масла, которое замерзало на больших высотах. Экипажи получили летные комбинезоны с электрическим подогревом, поэтому летчики, в особенности стрелки, перестали страдать от мороза. Но, несмотря на все это, мы понесли очень тяжелые потери. Хотя 25 самолетов должны были сбросить бомбы на цель в течение примерно 30 секунд, в Эссене было расположено много зенитных орудий, поэтому на каждый из бомбардировщиков обрушился настоящий стальной шквал. За одну ночь моя эскадрилья потеряла 3 самолета и 3 прекрасных экипажа. Однако бомбы начали падать на Эссен даже сквозь завесу туч, и немцы забеспокоились.

Новые target indicator

А через несколько недель наши ученые выдали еще одну новинку. Это была бомба-маркер. По форме она напоминала обычную 250-фунтовую бомбу, которая разрывалась в 3000 футов над землей и выбрасывала сотни светящихся красных шариков, которые горели в течение 5 минут. Более того, мы могли в любой момент изменить цвет этих шариков, поэтому противник просто не мог подсунуть нам фальшивую мишень. Мы называли эти бомбы «указателями цели», или для краткости просто TI. Новые бомбы-маркеры поставили ночные бомбардировки на более высокую ступень. С этого момента наш план начал приобретать определенные очертания. Отдельные кусочки головоломки, которые мы собирали 3,5 года, наконец, стали складываться в связную картину. С наступлением нового года начались регулярные налеты, которые означали конец спокойной жизни германских городов.

Немцы наконец сумели найти ответ. Как только немецкие пожарные замечали опускающиеся с неба TI, они немедленно мчались туда, так как находиться прямо под маркером было совершенно безопасно, и тушили их.

Планирование и организация рейда бомбрадировщиков RAF

Попытаемся вкратце рассказать о Бомбардировочном Командовании. Во главе его находился главный маршал авиации Харрис, которому помогала группа советников. Они внесли серьезный вклад в битву над Германией. Он проводил совещания со своим штабом, затем получал метеопрогнозы от специалистов, после чего он решал, что целью сегодня станет Берлин, точка наведения «X». Потом он звонил по телефону и запрашивал мнение всех командиров авиагрупп. Он был жестким человеком, главный маршал авиации Харрис. Он выглядел еще более суровым, когда кричал по телефону. Его очки могли съехать на кончик носа, когда он указывал пальцем какую-то точку на карте Берлина. Он говорил по телефону: «Хэлло! Кто там? Это ты, Алек? О'кей. Сегодня ты целишься в точку „X“. После этого он произносил в трубку кодовое слово, которое означало Берлин. „Поднять в воздух все самолеты. Максимальные усилия. Детальные инструкции вы получите в течение часа. Все. До свиданья“.
Из кабинета командира авиагруппы уходило распоряжение в оперативный отдел штаба группы, оттуда — на базы и в эскадрильи. Командиром эскадрильи, как правило, служил достаточно молодой человек, на которого была возложена серьезная ответственность. Он сидел совершенно спокойно, выслушивая распоряжения, а потом давил кнопку звонка, вызывая двоих командиров звеньев. Они входили в кабинет, сдвинув фуражки на затылок, покуривая сигаретки, и бросали на командира вопросительный взгляд. „Сегодня ночью Берлин, — сообщал командир эскадрильи. — Все самолеты, максимальная нагрузка“. Через несколько минут на аэродроме раздался рев моторов „Ланкастеров“. Один самолет за другим поднимались в воздух, чтобы в полете проверить исправность всех систем. Бомбардировщики должны были провести в воздухе полчаса каждый, при этом проверялось решительно все. Опробовались рации, пулеметы, штурманский инструмент, бомбосбрасыватели. Иногда для практики даже сбрасывалась пара бомб, чтобы проверить работу прицелов.
После посадки летчики отправлялись на ленч. Перекусывали наспех, ни о чем не думая. Все помалкивали, а у командира эскадрильи довольно часто не находилось времени, чтобы поесть. Телефон надрывался почти непрерывно. Затем начинался предполетный инструктаж. Здесь до экипажей, которым предстояло участвовать в ночном шоу, доводилась вся нужная информация. Комната была набита до отказа, парни приходили в своих любимых свитерах, ничуть не напоминающих форму. В углу, как правило, сидела пара военных корреспондентов или кто-нибудь из армейских офицеров. Входил командир эскадрильи, за которым следовал старший штурман, и разговоры мгновенно прекращались. Когда устанавливалась тишина, командир начинал: „Итак, парни, садитесь. Сегодня Берлин, точка прицеливания „X“. Она находится в центре территории завода, выпускающего моторы „Даймлер-Бенц“. Вы можете найти ее на своих картах“. Он указывал эту точку на карте Берлина. „В сегодняшнем налете участвуют 700 бомбардировщиков. Это все четырехмоторные машины, так как двухмоторные просто не долетят. Каждый самолет возьмет на борт бомбу весом 4000 фунтов и 16 зажигалок. Общий вес составит около 2000 тонн. Они должны получить хороший удар. Метеоролог говорит, что небо будет чистым на всем пути, что просто невероятно. Будем надеяться, что он не ошибется. Патфайндеры намерены атаковать с момента Z-1 до Z+35. Это должен быть короткий массированный удар. Вы будете бомбить с высоты 21 000 футов. Не сбивайтесь в кучу на этой высоте, или вы начнете сталкиваться в воздухе. Это все. Нам повезло, мы не будем находиться в нижнем эшелоне. Тем парням еще предстоит увидеть наши бомбы, летящие вниз. Маршрут обычный, вы видите его здесь, на доске. О действиях Патфайндеров расскажет штурман“. Потом командир кивает головой в сторону штурмана: „Давай“.
Вперед выходит штурман эскадрильи, большой толстый человек с ленточкой Креста за летные заслуги, и начинает говорить: „Время Z назначено на 19.45. В момент Z-3 Патфайндеры сбросят цепочку красных маркеров, указывающую на цель. Через 120 секунд они сменят цвет на зеленый. В этот момент они будут указывать точку, которая расположена в 15 милях от точки прицеливания на земле. При скорости относительно земли 240 миль в час это составляет 3 минуты 45 секунд полета. Время следует отсчитывать в секундах. Если кто-то опоздает, он наверняка промажет, поэтому пилоты должны очень точно выдерживать скорость. TI-маркер пойдет вниз точно в момент Z-1 и ляжет прямо на крыши завода. В небе будут находиться зеленые маркеры на случай, если TI на земле будут скрыты туманом или дымом. После инструктажа пусть все штурманы подойдут ко мне, я укажу им курсы и интервалы“. Потом он поворачивается к командиру эскадрильи, который снова выходит вперед, чтобы дать последние приказы. „Не забудьте, парни, когда вы выйдете к первому маркеру цели, вы должны повернуть на курс 135 градусов по магнитному компасу и следовать им 4 минуты. Вы не должны совершать никаких маневров и следовать прямо на цель. Как только вы сбросите бомбы, вы можете слегка отвернуть и набрать скорость на снижении. Патфайндеры сбросят гроздь зеленых и красных маркеров в 30 милях от Берлина. Вы должны собраться в этой точке, чтобы следовать домой совместно. Постарайтесь не оторваться от группы. До сих пор наши потери были довольно небольшими, и не следует сегодня ночью нарушать эту традицию. Не забывайте поджимать хвост, если снизу появятся истребители. Я думаю, это все. Когда подойдете к базе, не нарушайте порядок посадки. Я встречусь с вами в комнате отдыха перед самым вылетом. Все“.
Парни с шумом покидают комнату. Для некоторых это первый боевой вылет, и они выглядят встревоженными. Ветераны совершенно невозмутимы, точно им предстоит чаепитие, хотя внутри они тоже волнуются. После инструктажа к командиру эскадрильи подходит корреспондент, чтобы задать несколько вопросов. „Зачем такая концентрация сил? В чем заключается идея?“ Командир сейчас очень занят, однако он все-таки дает полный ответ. На территории Германии расположено очень много зенитных орудий, которые наводятся с помощью коротковолновых станций. Поэтому, если мимо батареи каждые 5 минут будет пролетать самолет, орудия будут следовать за ним. То же самое относится к ночным истребителям. Зато если все самолеты пролетят более или менее одновременно, зенитки не смогут выбрать себе цель, то же самое случится и с системой наведения ночных истребителей. В результате таких действий снижаются потери. Более того, бомбы ложатся более кучно, чем в том случае, когда самолеты сбрасывают их по одиночке. „А как насчет столкновений?“ — спрашивает корреспондент. „Их не должно быть. Если они будут точно выдерживать курс, и если Патфайндеры сбросят маркеры вовремя“. Иногда случаются накладки. Во время налета на Штутгарт Патфайндеры опоздали на 15 минут, поэтому 400 бомбардировщиков кружили над целью, дожидаясь их. 18 не вернулись назад. Некоторые погибли в результате столкновений, я полагаю».
Время после инструктажа проходит не слишком приятно. Никто не знает, чем заняться. Кто-то сидит в столовой, слушая радио и желая оказаться подальше отсюда. Несколько человек играют на бильярде. Но большая часть летчиков просто сидит в креслах, перелистывая газеты и посматривая на часы. Они ждут, когда настанет время идти переодеваться. Но время ползет медленно, минуты кажутся часами. Единственные занятые люди — командир эскадрильи и его командиры звеньев. Сначала звонят из штаба группы, напоминая, что эскадрилья должна поднять максимальное число самолетов. Потом звонит инженер и сообщает, что на «С Чарли» сломался мотор, может, стоит его перевести в резерв. Ладно, так и сделаем. Звонок от начальника службы вооружений. На «Z Зебра» произошел самопроизвольный сброс бомбы. «Все в порядке?» «Да, все в порядке». «Тогда проверьте его еще раз». На «G Джордже» течь в кислородной системе. Механикам придется спешно устанавливать новые баллоны с кислородом перед самым вылетом. И так далее…
Телефон звонит непрерывно. У командира совершено нет свободного времени. Тем временем летчики начинают переодеваться перед вылетом. Они должны надеть множество комплектов белья и комбинезоны с электроподогревом, перед тем как отправиться по самолетам. Все парни выглядят беззаботными, но это лишь маска, скрывающая истинные чувства. И все-таки они будут совершенно спокойны, когда займут места в самолетах. «Задайте им, парни», — говорит австралиец, который сегодня не летит. Один человек из его экипажа заболел. Затем начинается взлет. Это волнующее зрелище. Точно в назначенное время самолеты начинают выруливать. Первой идет машина командира эскадрильи с яркой эмблемой в носовой части. Самолеты выстраиваются цепочкой на взлетной полосе один за другим, словно выводок уток. Провожающие машут им руками. Затем пилот захлопывает форточку кабины и дает газ. Земля под провожающими начинает гудеть и содрогаться, словно во время землетрясения. «Ланкастеры» один за другим бегут по окаймленной огнями взлетной полосе, а потом тают во мраке.

Подготовка к рейду против дамб

В один прекрасный день ко мне прибыл подполковник из министерства авиационной промышленности. Я сидел один в своем кабинете, когда он вошел и сразу начал говорить о сложностях прицеливания по дамбам Эдер и Мён. Новый противолодочный бомбовый прицел будет непригоден, объяснял он, при специальных атаках. У меня волосы дыбом встали. «Какой хрен тебе это сказал?» — спросил я предельно грубо. Он начал объяснять. Он был специалистом по прицелам, и его посвятили в секрет, чтобы он сумел нам помочь. Никто больше не знает. Я успокоился. Вместе мы сумели кое-что придумать, хотя идея принадлежала ему. Он взял лист бумаги и нарисовал несколько сходящихся линий, а потом объяснил, что это такое. Это был вариант примитивного прицела, напоминающего устаревший дальномер. По фотоснимкам мы определили, что на дамбе стоят две башни, между которыми ровно 600 футов. Наши мины следовало сбрасывать на совершенно определенном расстоянии от дамбы. Он все рассчитал, так как был отличным математиком. Затем он притащил капрала с лобзиком, и через полчаса прототип прицела был готов. Он стоил чуть дешевле почтовой карточки. В тот же день мы поднялись в воздух, и я опробовал новый прицел на дамбе возле Шеффилда. Он работал.

После того как я вернулся в Скэмптон, то сразу приказал перенастроить систему прожекторов, чтобы их лучи сходились в 60 футах под самолетом, и тогда начались первые полеты над Уошем. Я решил, что первым должен лететь Дэвид Малтби. Он согласился, но сказал, что, по его мнению, высота слишком мала. Мы проверили все с помощью теодолитов и выяснили, что высота правильная. Потом я взлетел вместе с Терри и прошелся над спокойными водами озера Аппингэм. Выяснилось, что нам приходится лететь над самыми верхушками деревьев. Это действительно было ужасно низко, но реальной опасности падения не возникало, так как световой указатель высоты работал безукоризненно. Когда мы снижались, Терри монотонно бормотал: «Ниже, еще ниже…» Он произносил это медленно, как бы нехотя. Зато едва мы спустились ниже 60 футов, как он взвизгнул, будто ужаленный: «Выше!» Я послушно дернул штурвал, поднимая «Ланк» выше. Мы слышали, что световой указатель хорошо работает, если по воде идет небольшая рябь. Зато если вода будет зеркально гладкая, теоретики предупреждали, что световые лучи могут сойтись под поверхностью, и возникает реальная опасность нахлебаться водички. Мы напугали множество шкиперов барж, плававших по каналам Линкольншира, когда глухой ночью экспериментировали с полетами на малой высоте. Вскоре мы выяснили, что теоретики ошибались. В любом случае световые пятна удерживались на поверхности воды. Через несколько дней все наши экипажи проверили себя в полетах при новых условиях, и все сработали удовлетворительно.

К концу третьей недели все экипажи совершили около 20 ночных полетов, и могли найти «дерево», которое я требовал найти. Штурманы работали просто отлично. На полигоне мы сбросили около 1500 учебных бомб, и средняя ошибка составила менее 25 ярдов. Завершив базовые тренировки, мы могли приступить к выбору маршрута. Нам требовалось найти как можно более точную имитацию на территории Англии. Это давало парням шанс потренироваться в прорыве вражеской системы ПВО. Нам пришлось послать за Чарльзом Пикаром, знаменитым пилотом «F Фредди», который лучше других знал расположение вражеских зениток в прибрежных районах Голландии и Бельгии. Он достал из своего сейфа карту, на которой все участки побережья с сильной ПВО были закрашены красным. Он показал мне, как проложить извилистый маршрут, который ни в одном месте не окажется ближе одной мили к орудию. Затем мы с Чарльзом Уитвортом при помощи начальника штаба группы постарались изобразить этот же маршрут над Англией. Это оказалось легче, чем мы ожидали. Полет через Северное море изображался полетом через Северное море. Только на полпути самолет поворачивал назад и снова оказывался над Англией. Он пересекал побережье над Уошем, который походил на голландские острова. Затем он шел от стыка каналов к железнодорожному узлу, оттуда над каналами к автомобильным виадукам, потому что они были хорошо заметны в лунном свете. Но каждая точка поворота выбиралась так, чтобы соответствовать действительной точке над германской территорией. Если мы должны были повернуть над каким-то особенным мостом в Голландии, мы поворачивали над похожим мостом в Норфолке. Вместо реки Рейн у нас имелась река Трент, холмы Рура изображал Котсуолд. Вместо озера Мён мы использовали водохранилище Аппингэм, которое очень похоже по форме на немецкое, хотя гораздо меньше. Озеро Колчестер очень хорошо изображало тихие воды водохранилища Эдер. Все было очень и очень похожим. По пути «домой» мы пересекали английское побережье в Норфолке над такими же песчаными дюнами, которые находятся возле Хук-ван-Холланда. Там имелись даже точно такая же ветряная мельница и мачта радиостанции. Более того, расстояния почти совпадали с настоящими, что было вообще идеально. Мы знали это, потому что сами пролетели весь путь и убедились лично. После того, как был отработан учебный маршрут, я передал карты Джеку Легго и приказал выучить все экипажи летать по нему вслепую. «Но почему озера? Мы будем определяться по озерам?» «Правильно. Я ведь говорил тебе — это контрольные ориентиры», — привычно соврал я.

Репетиция рейда

В течение следующей недели мы постоянно проводили репетиции, одновременно отрабатывая радиопереговоры. Все это время вода в водохранилищах поднималась и уже находилась в 5 футах от гребня дамб. Настало время нанести удар. Мы все были полностью готовы к нашей специальной атаке, после чего была проведена генеральная репетиция, за которой с интересом наблюдали несколько старших офицеров. Она завершилась полным провалом. Самолеты шли кто в лес, кто по дрова, несколько машин чуть не столкнулись. Возникли проблемы с радиосвязью. Во время подобных атак нельзя допустить даже малейшего сбоя, а здесь вообще все пошло наперекосяк. Радиотелефоны, которые мы использовали, были просто плохими. Нам были нужны те, которые были установлены на истребителях. Я был вынужден заявить командиру авиагруппы, что если мы не получим УКВ-станций, то операция провалится. Я добавил, что прошу установить эти станции уже давно. Он пообещал лично заняться этим вопросом. Вот теперь дело сдвинулось с мертвой точки.
Уже через несколько часов на аэродром прибыл самолет с рабочими, которые тут же занялись установкой новых радиостанций. На следующий день вся эскадрилья имела самые новые и самые лучшие радиотелефоны, какими только располагали Королевские ВВС. Вдобавок на моем самолете и самолетах заместителей теперь стояли по две станции — на случай, если одна вдруг выйдет из строя. Следующей ночью мы провели еще одну генеральную репетицию. Теперь все прошло успешно. Все завершилось без сучка и задоринки. Единственной проблемой оказалось то, что 6 самолетов получили серьезные повреждения от столбов воды, которые поднимали мины. Они летели чуточку ниже, чем следовало бы. Практически все повреждения пришлись на хвостовую часть самолетов: помятая обшивка, заклиненные турели, погнутое оперение. Просто чудо, что все они сумели вернуться.

Дамба Эдер и лейтенант Дэйв Шеннон, позывной L (Leather)

Вокруг высилось множество холмов. Дамба была расположена в очень живописном месте — в глубоком ущелье, склоны которого заросли густым ельником. В дальнем конце долины вырисовывался величественный готический замок. Чтобы правильно выйти на цель, нашим самолетам предстояло круто снизиться над замком, опуститься с 1000 футов до 60 футов, выровняться, сбросить мину, круто пойти вверх, отворачивая вправо, чтобы не врезаться в скалистую гору, которая находилась всего в миле от дамбы. Обстановка была более сложной, чем у дамбы Мёна, и требовала от пилота незаурядного владения самолетом. Мы не видели никаких зениток. Это могло объясняться тем, что система ПВО не получила предупреждения. А может, и получила, и сейчас наводчики выпрыгивают из постелей в соседней деревне и полуодетые прыгают в автомобили, чтобы мчаться на холмы, где расположены батареи. Дэйв описал широкий круг, а потом начал заход. Он пошел вниз слишком круто, и я увидел, как из моторов посыпались искры. Ему пришлось дать полный газ, чтобы не врезаться в гору на северном краю ущелья. А потом… «Виноват, командир. Слегка промазал. Сейчас попробую еще раз». Он попробовал еще раз. Всего ему пришлось совершить пять заходов, и каждый раз он чем-то был недоволен. Его бомбардир так и не сумел сбросить мину. Потом Дэйв передал: «Лучше я сделаю еще пару кругов, успокоюсь и пригляжусь к местности получше».

Дамба Мёна

Снова пальба зениток, снова взрыв и стена воды. Но теперь мы находились с противоположной стороны дамбы и могли видеть, что произошло. Мы подождали примерно 5 минут. Все это было трудно описать. В воздух взметнулось огромное облако брызг, которое осело на моем лобовом стекле. Время начало поджимать, я вызвал Дэйва Шэннона и приказал ему атаковать. Когда он начал разворот, я подлетел вплотную к стене дамбы и увидел все происходящее. Она начала рушиться, но я не верил собственным глазам. Кто-то истерически крикнул: «Мне кажется, она падает! Падает!» Тут же раздались ответные крики, но я быстро приказал: «Держаться рядом, пока я не проверю». Я помнил, что Дэйв намерен атаковать, и приказал ему пока отвернуть и не приближаться к цели. Мы подлетели еще ближе. Сомнений не осталось. В дамбе образовалась брешь шириной около 100 ярдов, и вода потоком рвалась сквозь нее, огромным водопадом низвергаясь в долину Рура, где находились промышленные центры Третьего Рейха. Почти все зенитки умолкли. Остальные парни вынырнули из-за холмов, чтобы подлететь поближе и посмотреть, что мы натворили. Теперь развеялись последние сомнения — дамба Мёна была разбита. Зенитчики бросили свои орудия и, спасая свои жизни, мчались на берег. Лишь один отважный человек остался у орудия, но наши стрелки быстро уничтожили его метко нацеленной очередью трассирующих пуль. Теперь все успокоилось, если не считать ревущего потока воды, который рушился с высоты 150 футов.

Дамба Зорпе

Джо МакКарти и Джо Браун быстро завершили работу над дамбой Зорпе. Они сделали 12 пробных заходов и сбросили свои мины прямо впритык к бетонной стене дамбы. Однако им не довелось увидеть эффектное зрелище, так как земляные дамбы разрушить очень трудно. Дамба устояла. И все-таки, если бы у нас было достаточно самолетов, мы сумели бы уничтожить и ее. Но мы понесли тяжелые потери на пути к цели. Впрочем, дамба Зорпе не числилась у нас первостепенной целью, так как обеспечивала лишь незначительный объем воды в долине Рура.

Из 16 самолетов, которые пересекли берег, чтобы атаковать дамбы, 8 были сбиты, в том числе самолеты обоих командиров звеньев. При этом спаслось только 2 человека, которые попали в плен. Только двое из 56.