Навигация:
Сержант Герхайм, Пэррис-Айленд
Метод самоубийства для рекрутов
Дембельский календарик
Стропила
Вьетнамский снайпер с СКС
Встать во главе колонны
Во время обучения рукопашному бою сержант Герхайм демонстрирует нам агрессивную разновидность балетного искусства. Он сбивает нас с ног боксерской палкой (это шест метра полтора длиной с тяжелыми грушами на концах). Мы играем с этими палками в войну. Мочалим друг друга беспощадно. Потом сержант Герхайм приказывает примкнуть штыки.
Сержант Герхайм с блеском демонстрирует атакующие приемы рекруту по имени Барнард, тихому пареньку откуда-то с фермы в штате Мэн. Тучный инструктор ударом приклада выбивает рядовому Барнарду два зуба.
Цель обучения рукопашному бою, объясняет сержант Герхайм – пробудить в нас инстинкт убийства. Инстинкт убийства сделает нас бесстрашными и агрессивными, как это свойственно животным. Если кротким и суждено когда-либо унаследовать землю, то сильные ее у них отберут. Предназначение слабых – быть сожранными сильными. Каждый морской пехотинец лично отвечает за все, что должно быть при нем. И спасение морпеха -дело рук самого морпеха. Все это жестоко, но именно так.
Рядовой Барнард, с окровавленной челюстью, со ртом как кровавая дырка, тут же доказывает, что выслушал все внимательно. Рядовой Барнард подбирает винтовку и, поднявшись в сидячее положение, протыкает сержанту Герхайму правое бедро.
Сержант Герхайм крякает и отвечает вертикальным ударом приклада, но мажет. И наотмашь бьет рядовому Барнарду кулаком в лицо.
Сбросив с себя ремни, сержант Герхайм накладывает примитивный жгут на кровоточащее бедро. После этого производит рядового Барнарда, который все еще валяется без сознания, в командиры отделения.
– Черт возьми! Нашелся же гниденыш, который понял, что дух штыка -убивать! Из него выйдет охренеть какой классный боец-пехотинец. Быть ему генералом, мать его.
Сержант Герхайм рассказывает ему, что у морских пехотинцев есть традиция – они никогда не бросают погибших или раненых. Сержант Герхайм не перегибает палку и старается особо не дрючить Леонарда, пока тот остается в кондиции. Мы и так уже потеряли семь рекрутов, которых уволили по восьмому параграфу.
Пацан из Кентукки по имени Перкинс вышел на центральный проход отсека отделения и полоснул штыком по венам. Сержант Герхайм от этой сцены в восторг не пришел, ибо рекрут начал пачкать кровью отсек сержанта Герхайма, весь такой чистый и вылизанный. Рекруту было приказано навести порядок, провести влажную уборку, удалить все следы крови и уложить штык обратно в ножны.
Пока Перкинс подтирал кровь, сержант Герхайм собрал нас в полукруг и морально обосрал несерьезные порезы на руках, которые рекрут нанес себе штыком. В морской пехоте США для рекрутов установлен следующий метод самоубийства: рекрут должен обязательно уединиться, взять бритвенное лезвие и произвести глубокий разрез в вертикальном направлении, от кисти до локтя – довел до нашего сведения сержант Герхайм. После этого он разрешил Перкинсу совершить марш-бросок в больничку.
Section Eight – увольнение с военной службы в связи с профессиональной или психологической непригодностью, психическими отклонениями и т.п. Уволенные таким образом лишаются обычных привилегий, полагающихся при увольнении с военной службы.
Достаю черный маркер и рисую жирное "X" на числе 59 на крутом бедре голой женщины, которую я нарисовал в натуральную величину на фанерной перегородке позади своих нар. На моем бронежилете, на задней стороне – уменьшенная копия той же самой женщины.
Практически у каждого морпеха во Вьетнаме есть свой стариковский календарь его срока службы – обычных 365 дней и еще 20 бесплатного приложения за то, что он морпех. Некоторые рисуют их маркерами на бронежилетах. Некоторые украшают ими каски. Некоторые накалывают. Есть и трафаретные картинки Снупи, на которых его собачье тело разделано на части бледно-голубыми чернилами, или каска с парой ботинок – «Старик».
Рисунки бывают разные, но самый популярный – полуженщина-полудевочка с большим бюстом, которая раскроена на кусочки, как сборная картинка-головоломка. Каждый день очередная деталь ее соблазнительного анатомического устройства затушевывается, а та, что между ног, естественно, остается на последние несколько дней в стране.
Стропила получил свое прозвище в ту ночь, когда он свалился со стропил в клубе «Тандербэрд» (это солдатская лавка в районе штаба 1-ой дивизии морской пехоты). Для развлечения зрителей, которые набили зал до отказа, привезли юмориста из Австралии и двух толстых теток из Кореи, исполнительниц танца живота. Стропила был упившись в доску, но удержать его я не смог, потому что сам был не лучше. Места нам достались сзади, возле дверей, и Стропила решил, что единственная возможность рассмотреть полуголых танцовщиц получше – залезть на стропила и повиснуть там над зеленой массой морпехов. Генерал Моторс со своим штабом тоже заглянул, чтобы посмотреть на представление. Время от времени такое случалось – генерал Моторс не любил отрываться от своих морпехов.
Стропила просвистел со стропил как зеленая бомба, разнес вдребезги генеральский столик, залил всех пивом, раскидал все сушки и генерала вместе с четырьмя офицерами его штаба так, что они шлепнулись на свои высокопоставленные задницы. Сотни рядовых и сержантов решили, что Стропила – минометный снаряд неизвестного образца, и превратились в плотную кучу зеленых тряпок. Затем из кучи начали высовываться отдельные головы.
Офицеры штаба схватили Стропилу, рывком привели его в вертикальное положение и начали вопить, вызывая эмпэшников.
Генерал Моторс поднял руку. На зал опустилась тишина. В отличие от многих других генералов морской пехоты, генерал Моторс действительно выглядел как генерал морской пехоты, с серыми глазами оттенка оружейного металла, с лицом грубым, но выразительным. В общем, с лицом кроманьонского святого. Его тропическое обмундирование было накрахмалено, стрелки остры как бритвы, рукава рубашки аккуратно закатаны.
Стропила уставился на генерала, улыбаясь как дурак набитый. Его шатнуло в сторону. Он попытался было сделать шаг, но выяснил, что ходить не в состоянии. Ему и стоять на месте было нелегко.
Генерал Моторс приказал убрать остатки разбитого стола. Затем предложил Стропиле свой собственный стул.
...
К концу представления Стропила мог удерживаться на ногах только в присутствии стенки, на которую мог бы опереться. Генерал Моторс взял руку Стропилы, положил ее себе на плечи и вывел Стропилу из солдатского клуба. Оставив офицеров штаба позади, он помог Стропиле проковылять вниз по холму, по узкой тропе, проложенной через проволочные паутинки и спирали.
Покидая клуб «Тандербэрд», рядовой и сержантский состав наблюдал за этим маленьким представлением, кивая головами и заключая: «Достойно. Намба ван».
Этот снайпер – первый Виктор-Чарли, которого я вижу не мертвым, не в плену и не с большого-большого расстояния. Она совсем ребенок, не более пятнадцати лет, стройный ангелочек смешанной евроазиатской наружности. У нее прекрасные темные глаза, которые одновременно и суровые глаза хряка. Ростом она не дотягивает даже до пяти футов. У нее длинные блестящие черные волосы, собранные в хвостик сыромятным шнурком. На ней рубашка и брюки из хаки горчичного цвета, на вид новые. Между ее маленькими грудками, по диагонали пересекая грудь, тянется трубка из белой материи, плотно набитая липким красноватым рисом. Ее сандалии типа «B.F. Goodrich» вырезаны из списанных покрышек. Тонюсенькая талия перехвачена полевым ремнем, на котором болтаются самодельные гранаты с пустотелыми деревянными ручками (их делают из банок из-под «Кока-Колы», набивая их черным порохом), нож для чистки рыбы и шесть брезентовых патронташей с рожками для автомата AK-47, который висит у нее за спиной.
Ходят слухи, что многие из тех морпехов, кто по своей воле становится в голову колонны, поражены инстинктом смерти. Некоторые хотят почувствовать себя героями, ну, а если ты весь выход прошел в голове да еще и остался жив после этого – ты в самом деле герой. Некоторые ребята сами себе охренели до такой степени, что им уже наплевать и на то, что они сами творят, и что с ними вытворяют. Но Алиса ходит в голове, потому что балдеет от того, что он в центре внимания. «Само собой, страшно, – сказал он мне однажды, когда мы выкурили, наверное, по тонне дури каждый. – но я стараюсь этого не показывать».