Навигация:
Обучение
«Хьюи»
Обучение слепым полетам
1-ая Кавалерийская (Аэромобильная) дивизия
Знакомство с офицерами
«Хьюи» в транспортной модификации
Прибытие во Вьетнам на борту эскортного авианосца USS «Croatan» (CVE-25), 1965 год
Вертолёт-скелет
Предполетный осмотр
Полёт в строю
Дистанция между вертолётами
Ротный инструктор
Гранатомёт М79
"Эйр Америка"
Рисовое поле
Помывка вертолета
Полет с перекрытием винтов
Обмен налетом
Вертолёт на обмен
Роберт С. Макнамара — министр обороны США в 1961-1968 годах
Броневые нагрудники
Зелёные береты и китайские наемники из Сайгона
Ночная доставка боеприпасов окружённой роте
Вызов огня на себя
Эвакуация раненых
Friendly Fire
Ковровая бомбардировка
Корейские рейнджеры
Лопасть
Эвакуация разведгруппы
Опасное переучивание на новый армейский вертолет Hughes TH-55 Osage
Через несколько дней мои пять месяцев в Форт-Уолтерсе завершились часовым, выматывающим экзаменационным полетом, в ходе которого я показывал армейскому инспектору, чему научился. Наш класс должен был продолжить обучение в Форт-Ракер. Мы прибыли из Уолтерса, имея за плечами 85 часов налета. Мы записали еще 88, отлетав их на H-19 «Сикорский», научившись садиться на ограниченные площадки без отметок, приземляться на вершины и сделав массу полетов на расстояние.
В последний месяц мы должны были налетать 27 часов на вертолете, до которого все жаждали добраться — на белловском UH-1 «Ирокез», известном, как «Хьюи». Полеты на «Хьюи» были поделены на десять часов ориентации и семнадцать часов полета по приборам. Обучение прогрессировало, а вот наш статус — отнюдь. В Уолтерсе мы стали старшими кандидатами, а в Ракере вновь превратились в младших курсантов. Впрочем, полным регрессом это назвать было нельзя. Женатым курсантам разрешили жить не на базе, вместе со своими женами.
Две учебных машины, на которых мы летали в Ракере знаменовали две вехи в истории развития вертолетов. H-19 «Сикорский», который смахивал на гигантского головастика с четырьмя колесами, был таким высоким, что в кабину нужно было подниматься по специальной лесенке. На этом монстре стоял тяжелый тринадцатицилиндровый звездообразный двигатель, съедавший изрядную часть возможной полезной нагрузки. Когда десять кресел в грузовом отсеке занимали пассажиры, то в большинстве случаев машина не могла висеть. Ей приходилось взлетать с разбегом даже при средней загрузке. А «Хьюи», с его мощным и легким двигателем, сил хватало. Он мог зависнуть и взлететь с экипажем из двух человек и десятью пассажирами. Еще он был гораздо тише, легко запускался в холодное утро и его было легче обслуживать.
Полеты на двух машинах были живой лекцией по истории вертолетостроения. Но при всех своих недостатках H-19 был хорошим учебным вертолетом. В H-23 управление было напрямую связано с винтом и требовало больших усилий. На H-19 стояли гидроусилители и он нуждался лишь в легких прикосновениях. Чувствительное управление, плюс недостаток мощности делали его похожим на перегруженный «Хьюи». Мы думали, что сейчас запрыгнем в новые вертолеты и покажем нашему новому инструктору, что мы — вертолетчики. При первой попытке у меня, как и у всех остальных, H-19 просто взял и опустился на землю.
— Это потому что ты слишком много дергаешь ручкой управления. Такие движения выбивают из-под диска винта воздушную подушку. Не двигай ручку, а прилагай давление. Если ты видишь, что она сместилась, значит было уже слишком сильно. На этой машине ты научишься деликатности в управлении.
Последние часов двадцать на H-19 мы провели в поле, изображая воздушные штурмы в составе курсантских вертолетных рот. Мы летали на разведку, днем и ночью выполняли перегоночные полеты и принимали участие в планировании штурмовых операций, выполняемых множеством вертолетов в разомкнутом строю. Ближе к концу подготовки на H-19 в ходе наземных занятий мы стали все чаще и чаще видеть «Хьюи».
— «Хьюи» — новейший армейский многоцелевой вертолет, — раздался голос за кадром, и экран заполнил «Хьюи», летящий на малой высоте. Камера дала крупный план на втулку винта, вращающуюся над гондолой двигателя.
— Газотурбинный двигатель T53-L-11 развивает мощность в 1100 лошадиных сил, однако весит лишь пятьсот фунтов. В общем, турбина — это реактивный двигатель, но в его выхлоп помещен вентилятор. Анимационная вставка показала двигатель в разрезе. Двенадцатидюймовый вентилятор вращался в потоке газов, выходящих из реактивного двигателя.
— Этот вентилятор связан с трансмиссией валом, проходящим через двигатель. Давление газов, идущих через вентилятор создает достаточно мощности, чтобы вращать сорокафутовый несущий винт и восьмифутовый рулевой винт и поднимать в воздух машину весом в 5000 фунтов, плюс 4500 фунтов полезной нагрузки. Анимация растворилась и мы увидели уходящий «Хьюи», готовящийся спикировать на джунгли.
— Обтекаемая конструкция «Хьюи» позволяет выдерживать крейсерскую скорость в 120 узлов. Тут мы захохотали, потому что наш H-19 летал на скорости в 80 узлов.
Первое мое впечатление от машины было — это просто песня. Когда инструктор нажал кнопку стартера на рычаге шаг-газа и двигатель начал медленно раскручивать лопасти, не раздалось отрывистого кашля и рева, к которым я так привык. На рабочих оборотах не было грохота, вибрации, тряски, только мягкий вой турбины. Инструктор дал мне знак, чтобы я поднял шаг-газ. Несущий винт слегка загудел, увеличивая шаг и машина оторвалась от земли так, будто падала в небо. Я слишком сильно нажал на педали и хвост вильнул туда-сюда. Это был обычный эффект от чувствительного управления; он назывался «Хьюи шаркнул».
Тяжелый гул несущего винта — это характерное «вуп-вуп-вуп» — шел из-за его размера. Сорок восемь футов от законцовки до законцовки, плюс хорда (ширина) в 21 дюйм. Балластные грузы в законцовках придавали всей системе сильнейшую инерцию. Инструктор показал это, использовав трюк, на который способен лишь «Хьюи». На земле при нормальных оборотах винта (330 в минуту) он заглушил двигатель, поднял машину в висение на четыре фута, сделал полный оборот и опять посадил. Невероятно! Любой другой вертолет не поднялся бы ни на дюйм, так бы и остался на земле, пока винт не остановится. Эти большие металлические утяжеленные лопасти здорово послужили мне во Вьетнаме. С их мощью и инерцией я легко рубил всякие мелкие ветки.
В ходе ознакомления с «Хьюи» Пэйшнс гоняла меня дома по контрольным картам. Ее методом была негативная мотивация. Если я ошибался, она пинала меня по голени. Я так хорошо выучился, что даже сейчас, когда я вспоминаю предполетную карту «Хьюи», нога начинает болеть. Мы летали по часу каждый день и этого хватило, чтобы завершить ознакомление. Дальше пошли полеты по приборам. Мы были одними из первых курсантов, которые обучались слепым полетам. Обычно вертолетчики всегда поддерживали визуальный контакт с землей.
Мне очень нравилось обучение слепым полетам. Вы поднимаетесь в «Хьюи» с инструктором, разворачиваете шторку (устройство, дающее вам возможность видеть только кабину) и летаете над всей Алабамой, выполняя посадки в аэропортах, которые никогда не видели, а потом возвращаетесь, так и не увидев ни земли, ни неба — ничего, кроме внутренностей кабины. На экзаменационном полете я слетал из Форт-Ракера в Гэйнсвилл, во Флориде и обратно, выполнив четыре захода на посадку на незнакомые аэродромы и два пересечения трасс.
Полет, похожий на сон, продолжался четыре часа. Единственное, что говорило о том, что я лечу — движущиеся стрелки приборов и переговоры с разными диспетчерами. Эта подготовка понадобилась мне во Вьетнаме всего несколько раз, но когда это случалось, она спасала мне жизнь. 11 мая 1965 года мы получили погоны уоррент-офицеров и серебряные крылышки. На моем выпуске были мой отец, сестра и Пэйшнс с Джеком. (Мама заболела и не могла приехать). Я был очень горд. За двадцать три года моей жизни это были самые насыщенные десять месяцев. Шестьдесят процентов нашего выпуска отправились прямиком во Вьетнам.
В Форт-Беннинге дислоцировалась 11-я Воздушно-штурмовая дивизия (экспериментальная). Там уже больше двух лет отрабатывалась концепция вертолетного воздушного штурма. После больших учений в Каролине, в ходе которых 11-я Воздушно-штурмовая воевала с условным противником (его изображали части 101-й Воздушно-десантной дивизии), было решено, что концепция действительно работает и настала пора формировать настоящую воздушно-штурмовую дивизию, чтобы послать ее во Вьетнам.
Поскольку все вертолеты и пилоты уже были на месте, дивизия просто поменяла название, став 1-й Кавалерийской (Аэромобильной) и сейчас усиливалась новыми пилотами и машинами, чтобы укомплектоваться полностью.
В середине июня в Беннинг прибыли сотни пилотов, но до 28 июля нам говорили, что у такого усиления нет особых причин. «Слухи о том, что мы отправляемся во Вьетнам ничего под собой не имеют, но не снимайте жилье внаем», — так нам сказали. Нам дали ускоренный курс по некоторым летным приемам, которые изобрели дивизионные ветераны. Их специальностью был полет на малой высоте — так называемый «контурный полет». Предполагалось, что такая техника минимизирует огонь с земли. У них был специальный маршрут, «курс уверенности», где нас обучили разным трюкам — к примеру, полету под проводами и разворотам на такой высоте, что законцовки лопастей почти задевали землю. Ковбои, что еще скажешь.
Еще одной процедурой, которую отработали в дивизии, был полет в строю. В летной школе строй, в котором мы летали, можно было описать как два или больше вертолетов, летящих в виду друг друга в одном и том же небе. Нас не учили полетам в сомкнутом строю; считалось, что это слишком опасно. Однако, если четыре «Хьюи» должны разом сесть на маленькую зону высадки, нужно, чтобы они летели, садились и взлетали очень близко друг от друга. Сближение измерялось в диаметрах винта. Для ветеранов оно составляло один-три диаметра. В реальности они летали на одном, или даже меньше.
Когда я впервые это увидел, в моей голове так и заплясали видения: винты, вращающиеся в противоположные стороны, схлестываются и разлетаются вдребезги. Говорили, что эти ненормальные летают и с перекрытием дисков винтов, просто удовольствия ради. Я видел все эти приемы — полеты на малой высоте и в строю — куда чаще, чем делал их сам. У нас было очень мало времени. Новым пилотам надо было получать опыт вождения «Хьюи» и воздушно-штурмовую подготовку для Вьетнама.
Когда объявили, что мы должны сдать нижнее белье, чтобы его перекрасили в зеленый и выкрасить шлемы тем же цветом, то мы поняли, что наш час близок. 28 июля я услышал, как президент Джонсон сообщает по телевидению, что «Мы остаемся во Вьетнаме» и «Я приказал отправить во Вьетнам Аэромобильную дивизию».
Я попал в Роту Б 229-го вертолетно-штурмового батальона, одного из двух таких батальонов 1-й Кавалерийской дивизии. Командиром нашей роты был майор Джон Филдс; через несколько месяцев после нашего прибытия во Вьетнам его заменят. Филдса любили, но я его толком так и не узнал. Командиром же моего взвода был капитан Роберт Шейкер, чернокожий, высокий, тощий и очень хороший профессионал — крепкий орешек, то есть. Командиром отделение и офицером, с которым мне придется иметь дело больше всего, был капитан Дэн Фаррис, плотный мужик с вмонтированной улыбкой. Военный, но с отличным душевным равновесием.
— Готлер, — у второго чиф-уоррента Фрэнка Готлера был мягкий голос с легким немецким акцентом. Готлер рассказывал, что немного летал в Люфтваффе.
Я сел в командирское кресло, оно справа, и огляделся. Наш «Хьюи» был сликом, он не нес оружия, если не считать пулеметов в дверях, из которых будут вести огонь борттехник и стрелок. Наша задача — доставлять пехоту в зоны высадки. Те, кто на земле, постараются нас сбить. Мы же, в отличие от пилотов ганшипов, не сможем стрелять в ответ. Я даже представить не смог, на что все это будет похоже. Броня добавила к вертолету 350 фунтов веса; это заняло место двух пехотинцев. Я постучал по ней костяшками пальцев. Вокруг кресла и под ним были металлокерамические панели в полдюйма толщиной; само же кресло представляло из себя алюминиевый каркас, на который натянули красную нейлоновую сетку. Бронепанель рядом с дверью выдвигалась вперед — защита для корпуса, но не для головы.
Когда мы прибудем во Вьетнам, нам выдадут бронежилеты. С ними защита, пожалуй, станет полной. Я не мог представить пулю, которая пришлась бы во что-то, кроме как в броню. Это потому что в ангаре «Кроэйтана» никто не стрелял. Я положил карту на радиопанель между креслами пилотов и обернулся, чтобы взглянуть на грузовой отсек. Он был U-образной формы — из-за броневых экранов, прикрывавших гидравлику и трансмиссию непосредственно под ротором винта. С двух сторон должны были стоять пулеметчики. Их М-60 крепились на турелях, но в течение первых двух месяцев пулеметы будут просто привязаны к эластичным тросам, свисающим сверху. Когда на борту были бортинженер и стрелок, грузовой отсек мог вместить восемь-десять солдат.
Еще через два часа мы уже были в бухте Лангмей, к югу от Кинхон и собирались бросить якорь. Справа от нас был десантный вертолетоносец «Иводзима», а слева — десять сухогрузов компании «Лайкс», арендованных военными. Тринадцатого сентября, чуть позже 11 утра мы отдали якорь. На путешествие из Мобила ушел тридцать один день. Оставшиеся части нашей дивизии вышли на наделе позже нас, и прибыли на неделю раньше. Пока наши вертолеты готовились к вылету, пилоты гуляли по палубе и смотрели, что происходит на другом авианосце. Вертолетчики-морпехи улетали на своих больших Н-34 в сторону туманного берега и возвращались. У морской пехоты была своя концепция применения вертолетов. Мы будем жить в поле, рядом со своими солдатами. Они же каждый день возвращались к комфорту и безопасности своего корабля. Мы думали об этом и хмурились.
Мы проехали ярдов пятьсот по корням, перепаханным протекторами и я увидел пять воздушных кранов, о которых столько слышал. Даже по вертолетным стандартам они смотрелись неказисто. Вертолет-скелет, который может поднимать 20000 фунтов. Съемные модули, размером в подвижный дом, отлично вписывались им под брюхо; в каждый такой влезала полевая операционная. Они могли нести на подвеске тяжелые орудия и любой армейский летательный аппарат. Включая «Чинук», который обычно эвакуировал сбитые «Хьюи».
Мейсон употребляет этот термин, как имя нарицательное, но стоит сказать, что речь идет о CH-54 "Тэри". В СССР аналогом этой машины был Ми-10. В американских аэромобильных операциях CH-54 часто использовались для создания импровизированных площадок высадки — взрыв сброшенной с них тяжелой бомбы "сдувал" джунгли.
В кабине „Хьюи“ я подключил шлем к переговорному устройству, повесил его на крюк над головой, потом вылез и стал смотреть на то, как Коннорс проводит осмотр. — Слишком много идиотов разбились, потому что забивали на предполетный осмотр. Я хочу, чтобы ты каждый раз делал то, что я тебе сейчас покажу. Я кивнул. Мы стояли у грузовой кабины, слева от машины.
— Первое. Проверить зеленую книжку. И он ее проверил. — До черта людей не обратили внимания на большое красное Х, которое борттехник поставил на первой странице. Ты можешь пропустить то, что он записал. Запомни, что это машина борттехника, он здесь механик. Ты просто проверяешь его работу. А значит, сразу узнай, что он думает о состоянии вертолета. Коннорс захлопнул книжку и положил ее в карман позади центральной панели. Потом он опустился на землю.
— Все знают, что перед первым полетом нужно слить немного топлива, чтобы избавиться от водяного конденсата, — и он показал на брюхо „Хьюи“. — Зуб даю, что половина этих дятлов так не делает.
Я встал на четвереньки, добрался до сливного клапана и нажал его, чтобы несколько унций топлива вылились на землю. Никаких водяных капель я не заметил. Коннорс продолжал осмотр, указывая мне на вещи, которые считал важными и на которые мало кто обращал внимание. Он знал машину, как свои пять пальцев и действительно отлично подходил для должности инструктора. Мы проверили рулевой винт. Я снял фиксирующий трос. Потом мы добрались до правой стороны вертолета и Коннорс взобрался на крышу по скрытым ступенькам между дверями пилотской и грузовой кабин. Крыша у „Хьюи“ плоская и по ней можно свободно ходить, проверяя втулку винта, колонку, трансмиссию и тяги. Коннорс указывал на предохранительные чеки на разных деталях автомата перекоса, на поводки, стабилизаторы и управляющие амортизаторы. Мы тщательно проверили главную гайку на вершине втулки — она удерживала все это хозяйство вместе.
— Все проверяют главную гайку, но никто не смотрит, нет ли трещин в комлях лопастей, — сказал Коннорс. — А что с нее толку, если лопасть разломится и оторвется? Я кивнул.
Завыл стартер, лопасти медленно провернулись и прошло зажигание. Лопасти слились в диск; мы были готовы. Я щелкнул переговорным устройством, запросив стрелка и борттехника о готовности. Раздались ответные щелчки: готовы.
— Не забудь заставить их проверить двери, — сказал Коннорс. Я кивнул и сказал им, чтобы проверили, на месте ли шпильки, которые держат двери открытыми. На месте. Без шпилек двери могут сорваться с направляющих и их унесет потоком. Вскоре шестнадцать сликов и четыре ганшипа стояли в готовности на третьей дорожке.
Моя нехватка опыта полетов в строю дала о себе знать. Меня шатало вперед-назад. Коннорс позволил мне качнуться таким образом несколько раз, потом сказал: — Взял. — Отдал. И мы тут же заняли место в прямой линии с Оранжевым-1 и Оранжевым-3. Мы оказались настолько близко к Оранжевому-3, что я слышал, как жужжит его рулевой винт.
— Дай-ка я тебе покажу пару штучек из этого строевого джаза, — сказал Коннорс. Его ухмылку отчасти скрывал микрофон.
— Во-первых, ты должен найти на ведущем „Хьюи“ две точки, между которыми можно провести линию под углом сорок пять градусов от его хвоста. Лично я использую заднюю стойку левого полоза и совмещаю ее с правой передней. Видишь? Я увидел, как две эти стойки совместились, двигаясь сравнительно медленно друг по отношению к другу, а наши машины мягко неслись по воздуху. Когда Коннорс демонстрировал это, мы шли над дорогой на скорости в 80 узлов, приближаясь к перевалу.
— Ты используешь эти опорные точки, если летишь на одной высоте с ведущим. Тебе понадобятся другие точки на тот случай, если ты окажешься выше. К примеру, если он начнет разворачиваться в твою сторону, или тебе нужно будет набрать высоту, чтобы перескочить через дерево, или еще что-нибудь. Если ты их совместишь, то можешь не сомневаться, ты летишь под правильным углом. Внезапно Коннорс поднял нас выше строя.
— Посмотри на крышу Оранжевого-3. Винт посверкивал над выступами вентиляции и антеннами, разбросанными поверху. — Я использую вентиляционный клапан на этой стороне и противоположный угол крыши. Когда эти две точки совмещены, угол правильный. Мы опустились на высоту строя, а Коннорс сказал: — Постарайся найти опорные точки для каждого возможного положения. Если ты это сделаешь, то никогда не потеряешь своего места, если станет жарко. Сложно? А эта хрень будет и ночью.
— Ночью в строю?
— Ага. Тут надо лететь настолько близко, чтобы видеть подсветку их приборов. Пока можешь тренироваться лететь вот так, на расстоянии одного диска. Потом ты научишься держаться ближе.
Догоняя строй, я вновь чувствовал себя курсантом.
— Ближе, — сказал Коннорс. Мне казалось, что я на нужном расстоянии, но все же придвинулся ближе.
— Ближе,
— Господи, похоже мы уже шли с перекрытием. Я приближался к Оранжевому-3 до тех пор, пока ясно не разглядел Реслера в стекле левой двери. Он обернулся и помахал мне. Я опять услышал, как жужжит хвостовой винт. Было явно слишком близко.
— Примерно вот так, — сказал Коннорс; я боролся с желанием качнуться в сторону. Стало ясно, что сразу такие полеты у меня не получатся.
— На посадке надо держаться в близком строю, чтобы все могли заскочить в машину. Если мы держимся рядом, мы одновременно прибываем на место, одновременно садимся и одновременно съебываемся. К тому же, мы можем прикрывать друг друга.
Один вылет взбодрил Коннорса так, что он попытался остановить винт тросом, не дожидаясь, пока он встанет сам. Вдоль строя вертолетов ехал грузовик, подбирая нас и остановился возле его вертолета. Оттуда кричали: „Коннорс, давай залезай“ — это была последняя остановка. Когда в восьми футах над Коннорсом лениво прошелестела лопасть, он схватил трос и набросил на нее петлю. Петля затянулась и Коннорса тут же оторвало от земли. Нэйт завыл от восторга: — Коннорс, сука, ты где такому научился?! Коннорс поднялся на ноги и попытался отряхнуть грязь с формы. Он повернулся к нам, чтобы ответить как-нибудь поядовитей, но весь грузовик так ржал, что ему осталось лишь беспомощно улыбаться. Это было колоссально: ротный инструктор сделал глупость.
После того, как каждый экипаж взял на борт восьмерых, остались четыре человека — они бегали между вертолетами и все их заворачивали. Увидев это, Лиз немедленно просигналил им, чтобы они бежали к нам. В замешательстве они подбегали то к одной машине, то к другой. Все были на нервах. Четырем "сапогам" очень не хотелось остаться на земле. Ричер выскочил наружу и замахал. Наконец, они поняли, что от них хотят и вернулись. Я не понимал, на что надеется Лиз. У нас уже были восемь человек на борту. Мне пришлось полетать на вертолете, который в подобный день чуть ли не скреб по верхушкам. Взять двенадцать было немыслимо. Умение, удача, опыт — в такой день ничто не поможет поднять с земли двенадцать "сапог". Как только они втиснулись в вертолет, Лиз прибавил газу. Я почувствовал, как под винтом растет давление воздуха — и перегруженная машина медленно поднялась с земли. Лиз радировал Уильямсу, что мы сумели взлететь. Пока рота поднималась в воздух, Лиз оставался в висении. Я бросил быстрый взгляд на индикатор мощности. Он был, конечно, сломан, иначе не показывал бы, что мы используем ту мощность, что есть, на 105 процентов. Рота ушла за линию деревьев, я услышал, как они стреляют по джунглям, потом донеслись сообщения о попаданиях — и мы остались одни. Лиз мягко наклонил нос "Хьюи", дав ему разогнаться над землей, чтобы набрать подъемную силу. Он держался над травой, даже когда мы сблизились с деревьями. Приборы показывали, что мы используем мощность без остатка и места для нас больше не оставалось. Но потом он каким-то образом добавил еще. Вертолет застонал и поднялся над деревьями. Я почувствовал рывок, когда полозья задели верхушки. На взлете рота повернула влево, но Лиз двинулся вправо. Я следил за полянами и кустами, высматривая вспышки или дым, но ничего не видел. Мы набирали высоту куда медленней, чем обычно. Понадобилось много времени, чтобы достичь безопасной высоты, но нам это все же удалось. — Откуда ты знал, что вертолет на такое способен? — спросил я.
— Очень просто. Это машина Ричера, — ответил Лиз.
— Ничего не понял.
— Единственная машина в нашей роте, способная столько поднять. Так, Ричер?
— Именно так, сэр. Даже еще больше, — зашипел у меня в шлемофонах голос Ричера. Ричер сделал кое-какие тонкие, неуставные доработки в двигателе. Раньше я не летал на этом вертолете — Лиз придерживал его для себя — и все это стало для меня новостью.
Может, вертолет и был мощнее прочих, но все же требовалась масса опыта, чтобы понять, где лежит предел и как выскрести абсолютно все до этого предела. У Лиза очень хорошо получалось это определять. Он был настоящим кладезем всяких трюков. Именно Лиз объяснил мне, что наша позиция в строю фиксирована лишь по горизонтали. Ты можешь — и он показал это несколько раз — уходить вниз или вверх, и строй от этого не разрушится. Он начинал быстро перемещаться вверх-вниз, оказавшись под огнем. Заходя на посадку в горячей зоне, он давил на педали, заставляя вертолет вилять хвостом. У Лиза была теория, что любое резкое движение машины сбивает с толку вражеских стрелков. Я тоже приучился это делать. Неважно, помогало ли такое на самом деле. Я считал, что помогало.
Десанты стали рутиной и даже "сапоги" разболтались. Как-то раз на борт взобрался "сапог" с гранатометом М79. Он грохнул прикладом о пол грузовой кабины и чертова штуковина выстрелила. Граната прошла сквозь крышу моего "Хьюи" и через вращающиеся лопасти. Через несколько секунд она упала обратно, вновь пройдя через лопасти и приземлилась рядом с машиной, в пяти футах от моей двери. Она не взорвалась. Я обернулся, чтобы наорать на кретина, но увидел лишь себя самого — с дымящимся сорок пятым в руках и такой же жалкой улыбкой на лице. Впрочем, со мной был Реслер, он-то и наорал. Потом оружейник объяснил мне, что граната должна пройти несколько футов, прежде чем раскрутится настолько, что встанет на боевой взвод. Удар в крышу произошел настолько рано, что оборвал этот процесс. Тем не менее, с этого момента я заставлял проверять предохранители всех М79...
— "Эйр Америка". Кто они такие?
— Считается, что они гражданская вертолетная компания, но на самом деле это прикрытие для ЦРУ.
— И много платят?
— Вот это и есть лучший момент. Гарантируют двадцать тысяч, а в среднем получаешь тридцать пять. Плюс скидки в магазинах, на авиалиниях и десять дней отпуска каждый месяц.
— Двадцать тысяч? — я получал семь.
— Ну. Ты можешь поступить к ним прямо сейчас, до того, как уйдешь из армии.
— И ты так и сделаешь?
— Вообще, мне осталось всего два месяца, а потому я закончу это дело и перееду в Сайгон, как гражданский, — и Кайзер хлопнул по ладони конвертом. — Вот, получил письмо сегодня. Все устроилось. Что скажешь, Мейсон? Хочешь, дам тебе адрес?
— Не. Я лучше буду поля опылять во Флориде, чем болтаться во Вьетнаме со всякими црушниками.
— Ты станешь агентом ЦРУ? — спросил Нэйт.
— Не агентом, а пилотом. Ну, знаешь, "Эйр Америка".
— Думаешь, тебе такое подойдет?
— Да блин, они не летают на штурмы. Работа в основном курьерская, ну и надо забрасывать радистов в Камбоджу. Или подбирать сбитых пилотов там, куда армии соваться не с руки. Мы рискуем куда больше чем они, и за какие-то гроши.
Мы приземлились на рисовое поле в низу долины. "Сапоги", выскочившие из машины, обнаружили, что приходится медленно брести до укрытия — перемычки между полями. Поля были штукой коварной. Если постоять на них какое-то время, то вертолеты уйдут вниз по брюхо, влипнув в грунт. Еще в Счастливой, за месяцы до нынешних событий, Лиз показал, как надо правильно взлетать с такого места. — Нельзя просто рвануть со всей дури и выскочить, — сказал он. — Во-первых, подними нос, чтобы полозья начали высвобождаться. Потом выровняй машину и тяни вверх медленно, очень медленно, пока полозья не выскользнут. Если так не сделать, один полоз вырвется первым, а второй останется увязшим. После чего ты перевернешься и разобьешься.
Когда я вернулся из отпуска, мы выполняли ежедневные задания в горах, в сорока и пятидесяти милях к северу от Анкхе. Каждый день, с 0500, мы брали на борт "сапог" в зоне Гольф или в точке дозаправки, доставляли их в горы, высаживали в разных зонах, а потом забирали раненых и убитых у патрулей, которые уже были развернуты. Для пилотов все это было не слишком плохо. Нас не убивали. "Сапоги", однако, хотя и не оказывались побеждены, несли потери от постоянного снайперского огня и коварных мин-ловушек. После недели перевозок раненых и мертвых пол и переборки грузовой кабины здорово испачкались. Под сиденьями собралась засохшая кровь, а к металлу прилипли всевозможные клочки мяса. Когда становилось совершенно необходимо отмыть вертолет и вывести запах, пилот делал заход на мост, ведущий к Анкхе и сажал машину в воду.
Помывка "Хьюи" вызвала к жизни новую индустрию среди жителей Анкхе. Стоило нам приблизиться к мосту, как местные ребятишки сбегались к песчаным отмелям, готовые поработать. Единственное, о чем нам приходилось беспокоиться, так это о том, чтобы не залить электронику. На все остальное ниже уровня пола вода не действовала. Я зависал над отмелями, держа полозья под водой, пока не находил место с нужной глубиной. Если вы следите за рулевом винтом, то все это безопасно. Стоило двигателю умолкнуть, как ребятишки хватали щетки и ведра и принимались отскребать машину. Борттехник, как правило, снимал сиденья, чтоб было удобней. Я снимал ботинки и носки, клал их на верх приборной панели, закатывал штанины и добирался до берега. Пока я стоял на отмели, борттехник наблюдал, как идет дело, а основную часть работы выполняли мальчишки. Они даже забирались на крышу и заливали воду в выхлопную трубу — совершенно ненужный признак усердия. Это был не единственный бизнес, процветавший на отмелях. Во-первых, была еще и "Кока-Кола". Во-вторых, русалки.
Между законцовками лопастей наших вертолетов было не больше трех футов. У меня был еще вертикальный запас в три фута, на случай, если нас тряхнет легкой турбулентностью.
— Когда-нибудь летал с перекрытием?
— Нет. И не стану.
Удерживая вертикальный разрыв в три фута, я плавно придвинулся. Моя рука на шаг-газе подергивалась, держа наши лопасти над лопастями Коннорса и Банджо. Банджо наблюдал. Я увидел его ухмылку с расстояния всего в несколько футов, он показал мне большой палец, а потом махнул, подзывая нас ближе. Усмешка у него была дерзкой.
— Ладно, пара, смотрится нормально. Развороты выполняйте очень, очень широкие. Мне не нужно, чтоб вы слились в экстазе, — сказал полковник. — Мейсон, только не на развороте. Я кивнул. Я видел только вертикальный разрыв между нашими дисками винтов. Остальной мир не существовал. Когда их машину встряхнуло потоком, моя рука подбросила нас вверх в тот же самый момент. Я понял, что могу удержать дистанцию, а значит, перекрытие получится легко. Мы начали разворот и я медленно придвинулся.
— Ну все, все, у тебя получилось. А теперь давай обратно, — сказал Гэри. Коннорс знал, что я делаю и летел, как по ниточке. Мы выполнили весь разворот с винтами, перекрывавшимися на два-три фута. Когда я вывел машину из крена, то отскользнул назад и вновь начал дышать.
Мы глядели, как взлетает четверка "Фантомов". Когда они включили форсаж, звук был, как от удара грома.
— Занятно, наверное, — заметил я.
— Так и есть. Я разок попробовал.
— Ты летал на "Фантоме"?
— Ага. И ты можешь, если захочешь. Они сюда постоянно заглядывают. Меняются налетом.
— Хотят полетать на "Хьюи"?
— Ага. Постоянно спорят, что сумеют зависнуть с первого раза.
— Голову на отсечение, ничего у них не получается.
— Ты прав. Пока что никому не удалось. Один из них даже слетал с нами на задание. Вертолеты он возненавидел. Ему казалось, что мы слишком близко ко всему, прямо в самой мякоти. Они-то на своих вылетах мало что видят. Целятся по клубам дыма в джунглях, швыряют вниз свое говно и — бац — они уже дома. Все по-быстрому. Потом садятся в автобус с кондиционером — и в клуб. Порядок, день закончен. Сто вылетов — и домой. Он сделал паузу, выждав, пока "Фантом" выполнит посадку.
— Представляешь? Сто вылетов. Блин, я бы уже два раза домой вернулся.
— А вы что, записываете вылеты?
— Неофициально. Я веду свой собственный журнал.
Сирена зазвучала громче, потом умолкла. Снаружи кто-то сказал: "Подгоняй задним ходом". В свете, проникавшем через окна, я разглядел корму военной санитарной машины, подъезжавшей к двери. Машина остановилась, кто-то распахнул задние двери. Вовнутрь оказалась набита минимум дюжина вьетнамок. Пока им помогали выбраться, все Искатели стояли, аплодировали, свистели. Что случилось дальше, объяснить сложно. Как только женщины оказались внутри клуба, они начали исчезать. Мужчины хватали хихикающих девушек и выбегали в ночь. Это заняло считанные минуты. Я сидел у стойки, разинув рот. Я действительно своими глазами видел, как подкатила санитарная машина, разгрузила шлюх и их всех утащили?
— Должен же быть какой-то запрет на это, — сказал я доку.
— Да ну, это же наша машина, — ответил он.
— В Кавалерии такое закончилось бы трибуналом, — я все качал головой.
— У нас отлично получается, — сказал док. — Охрана никогда не останавливает санитарную машину. Из всех чертовых штуковин, которые мы выменяли эта — самая лучшая.
— Вы выменяли санитарную машину?
— Ну да. Кольцевой получил санитарную машину, грузовик и джип за "Хьюи".
— "Хьюи"?
— Да, "Хьюи". Один из наших. Его расстреляли в говно и он был списан. Его номер исключили из списков. Когда Кольцевой договаривался, это была полная развалина. Частью сделки было то, что наши техники приведут его в порядок. Теперь он выглядит, как полный хлам, но летает.
— Ушам не верю.
— Знаю. Кольцевой — он очень творческая личность. Девушек утащили всего минут пятнадцать назад, но одна из них уже вернулась обратно в сопровождении своего партнера.
— Следующий! — объявил он. Док хлопнул меня по плечу: — Давай. Она принесет тебе удачу, — и ухмыльнулся.
— Нет, спасибо. Я до сих пор триппер залечиваю, — Меня потряс их стиль жизни. О том, что вытворяют Искатели, я и мечтать не мог.
— Давай ты.
— Нет, только не я. Они бесятся, когда я хочу их осмотреть, — и он послал девушке воздушный поцелуй.
— Ты нет! — и она покачала пальцем. Док захохотал.
На следующее утро в столовой Кольцевой ставил боевую задачу: — Значит, так. Берем две машины. Дикон, экипаж подбираешь сам. Я лечу с Дэрингом. Дикон и Дэринг кивнули. Я наблюдал за происходящим из-за соседнего стола, поедая свежую яичницу.
— Цель: складской комплекс вот здесь, — Кольцевой показал на свою потрепанную карту. Комплекс был полем, обнесенным колючей проволокой. Он располагался на еще одной базе ВВС. Его сильно охраняли. Там гражданские подрядчики складывали горы своих припасов. Такие вещи, как кровельная жесть, доски, кондиционеры, холодильники, мойки, унитазы — одним словом, все, что нужно для постройки настоящих американских баз.
— Сейчас нам нужен генератор льда, но в принципе, пойдет что угодно, — объяснял Кольцевой. — Дикон, ты обеспечиваешь прикрытие. Сообщишь, когда охрана двинется в нашу сторону. Дикон вновь кивнул. — Ладно, пошли. Группа встала и вышла, отправившись на задание. Часом позже "Хьюи" Кольцевого вернулся, неся на тросе здоровый деревянный ящик. Ящик опустили в кузов грузовика, немедленно уехавшего в зону техобслуживания. Когда ящик открыли, внутри обнаружился еще один холодильник, совсем такой же, как тот что уже был у нас. Но Кольцевой все равно остался доволен. Уже на следующий день он договорился с частью ВВС на той стороне базы и обменял холодильник на новенький генератор льда. Следующие два месяца, в какую бы глушь мы не летели, кому-то приходилось тащить пятисотфунтовый генератор — как часть нашего полевого снаряжения.
И совесть, и здравый смысл говорят нам, что Соединенные Штаты не могут и не должны быть мировым жандармом. США не имеют мандата свыше на полицейскую работу и не склоняются к этому. Роберт С. Макнамара, "Тайм", 27 мая 1966 года
Через месяц после моего перевода я уже гонялся за ВК в тех местах, где Кавалерия потерпела неудачу. На этот раз я принадлежал к другой части и мы поддерживали знаменитую 101-ю Воздушно-десантную дивизию в ходе операции "Хоторн". ВК решили не связываться с Кавалерией, но, похоже, задумали попытать счастья против 101-й. Наш лагерь стоял к западу от Дакто, на травянистой долине к югу от каких-то невысоких холмов. Палатки выстроились в три ровных ряда, параллельно рыжей грунтовой взлетной полосе. В миле от нашего лагеря 101-я разбила свой бивуак, обеспечивая безопасность и для себя, и для Искателей. Мы потратили день на то, чтобы набить землей мешки и построить низкие стены вокруг палаток.
Если не считать таких неформальных отношений между офицерами и уоррентами, то Искателей отличало от Кавалерии еще и то, что они были просто по уши в броневых нагрудниках. Нагрудников было столько, что лишние складывались в нижние блистеры. Увидев это, я почувствовал себя виноватым. Моррис погиб, потому что для него не нашлось такого.
Мы не могли посадить "Хьюи" в центре Контума, чтобы заполучить лед. Король Неба выторговал грузовик в ближайшем лагере Сил Спецназначения. Сделка была в том, что мы получали в свое распоряжение их грузовик с водителем, а они — наш "Хьюи" с пилотом. В первый день нашего ледового предприятия Король Неба уехал на грузовике в город, а я летал с командиром спецназа, лейтенантом по фамилии Бриклин, на патруль в джунглях. Пройдя на малой высоте над зарослями, мы покрыли весь маршрут за двадцать минут. Такая же прогулка пешком отняла бы и у него и у его китайских наемников целый день. Естественно, с несущегося вертолета он мало что мог разглядеть — уж точно ничего такого, что можно увидеть, стоя на своих двоих, но зато смог честно отрапортовать, что прошел по всему маршруту. И он, и его люди остались очень довольны. В лагере спецназа лишь пятнадцать-двадцать человек из двух сотен были американцами. Остальные же — китайские наемники из Сайгона. Объясняя расположение лагеря, Бриклин указал, что эта сторона для китайцев, а вон та — для американцев.
Бриклин был высоким, худощавым монтанцем. Он — как и большинство спецназовцев — принадлежал к старой школе, которую беспокоило, как правильно вести войну. Чарли считались чем-то вроде мелкой шпаны, у которой не было ни шанса и в самом деле захватить страну. Бриклин считал, что пока в районе Контума господствуют американцы, народ постепенно начнет им доверять и примет их образ жизни, особенно если американцы займутся образованием детей, обеспечат медицинскую помощь и доставят всякие материальные блага — так что даже последний крестьянин страстно возжелает все это, как только увидит. Бриклин начал указывать на преимущества терпеливого способа обращения вьетнамцев перед так называемой "войной на истощение" и тут заметил на моем правом плече нашивку Кавалерии.
— С этими ребятами единственное что плохо, — говорил Бриклин, — они убивают слишком много людей, просто попавшихся на пути. Каждый раз, когда убьют крестьянина или его буйвола, ВК тут как тут. "Видите, как американцы вас любят? Вчера убили старенькую миссис Коа, а ей было семьдесят пять и она за всю жизнь и мухи не обидела". Конечно, те же чарли прошли через ту же деревню и казнили всех хончо, но кто теперь доверяет политикам? Все эти масштабные рейды Кавалерии и прочих частей крушат все, что было у людей. Конечно, они бьют и АСВ, и ВК, но не думают, сколько им под руку попадает тех, кому они должны помогать. А это занятие с переселением для крестьян почти что как смерть. Они же рождаются, живут и умирают в одной и той же деревне — деревне их предков. А что делаем мы? Являемся под барабанный бой, сжигаем деревню — чтобы не дать ВК захватить ее — и везем их бог знает куда. За одну ночь человек стал беженцем, живущим на пособие и начал абсолютно искренне ненавидеть Америку. ВК побеждают, потому что мы проигрываем. Сказав это все, Бриклин отхлебнул пива. Мы сидели в маленьком металлическом домике, который они называли своим клубом. — Нужно просто показать им на примере. Показать ВК, что американский образ жизни — это хорошо и они пойдут за нами. Так это все делается. Бриклин пил пиво, а я кофе. Мне предстояли полеты.
Здесь речь идет не об общем понятии "сил специального назначения", а о Силах Спецназначения США (это имя собственное, не нарицательное). Именно эти военнослужащие широко известны, как "зеленые береты". Одной из их основных задач, помимо разведывательно-диверсионной деятельности, была военная подготовка местного населения и организация...
Приблизившись к окруженной роте, мы увидели, как ганшипы работают по склону обращенного к ней холма. Их усилия были тщетны из-за очень глубокой и плотной растительности. Сама рота находилась под зеленым пологом высотой в семьдесят пять футов. — Искатель, слишком жарко. Ждите до темноты, — вызвал нас Дельта-6. — Вас понял, — отозвался Найвен. Мы со злостью повернули обратно. Наше напряжение достигло пика. Я вновь оглядел место и не нашел способа выполнить безопасный заход. Роту прижали на низком бугре, окруженном возвышенностями. Если АСВ все еще там, то на своем возвращении мы превратимся в идеальную мишень. Я вновь приземлился у штаба роты и заглушил двигатель. До темноты оставалось еще два часа. Мы поели и вновь стали ждать. Когда мы взлетели, луны не было. Небо было очень темным. После десяти минут полета по долине я отключил огни и начал снижаться. По мере снижения над нами поднимались верхушки гор, более темные, чем небо. Я использовал контуры долины и холмов, которые выучил за две недели полетов. Даже в самую темную ночь при полете на малой высоте можно различить контур земли. Даже без луны. Даже если сплошная облачность. Вам всегда хватит подсказок, на основе которых вы создадите единый образ. Я научился не бросать прямой взгляд на то, что хочу увидеть, а применять боковое зрение. А потому, приближаясь к бугру, я знал, что верхушки деревьев на нем чуть светлее черного холма на заднем плане. Судя по радиоособщениям Дельты-6, мы шли верным курсом. Я выбрал правильную тень.
— Вы близко, — раздался голос Дельты-6. — Продолжайте, медленно. По мере того, как вертолет переходил из горизонтального полета в висение, груз начинал ощущаться все сильнее. В тусклой подсветке приборов было видно, что в висении я использую максимум мощности. Мы дрейфовали вперед, в шести футах над верхушками, следуя за указаниями Дельты-6. — Слышим стрельбу, — сообщил Дельта-6. На склоне холма, обращенного к нам, я увидел дульные вспышки. — Похоже, как раз… стойте. Я слышу, что вы прямо над нами, но не вижу вас. У нас тут везде раненые, не хочу, чтоб в них попали ящики. Я завис, не глядя никуда конкретно, лишь замечая различные оттенки черного. Дульные вспышки на склоне замигали. Заревела сирена предупреждения о низких оборотах. Я глянул на прибор и увидел, что стрелка быстро падает. Если не сбросить боеприпасы, грохнемся.
— Сбрасываем, — сказал Найвен.
— НЕТ! Вы прямо над ранеными, — сквозь голос Дельты-6 пробивался треск стрельбы.
Когда я медленно приближался к бугру, появились дульные вспышки. Потом слева от нас пролетела трасса. Судя по тому, что попаданий пока не было, увидеть нас было нелегко. По итогам радиопереговоров в ходе первой попытки у меня появилось представление о том, где именно находится Дельта-6 и какое место ему нужно для сброса боеприпасов. — Вот! — крикнул он. — Стойте! Я остановил вертолет. Мы проседали и Дельта-6 вызвал нас: — Давайте, бросайте. Со скрежетом и грохотом ящики полетели с вертолета. Они проламывались сквозь листья и ветви с семидесятипятифутовой высоты. Машина становилась легче и получала мощность.
— Молодцы! — крикнул Дельта-6. — Никого не задели. Молодцы. Спасибо, Искатель. На отходе я врезался в еще одну верхушку, нырнул в лощину и набрал скорость. Через десять минут в штабе нас уже поздравляли с тем, что мы спасли их жизни. "Дельта-6" и его люди расстреляли последние патроны, прикрывая наш заход.
Мы с Королем Неба были в воздухе, кружа над расположением Карпентера. Карпентер пытался пробиться к старой зоне высадки, чтобы его эвакуировали. Мы слушали радиопереговоры и ждали, когда он там появится.
— Нам не пройти, — сообщил Карпентер. — Они нас окружили.
— Ваше местоположение? — запросил Стрелок-6, командир Карпентера.
— В ста метрах к востоку от зоны, — спокойно сказал Карпентер. Сквозь его голос пробивалась стрельба. — Рядом со мной лишь шестеро. Они подходят ближе. Прошу авиаудар, немедленно.
— По вашей собственной позиции? — уточнил Стрелок-6.
— Да. Скорее.
Два А-1Е уже находились в готовности. Они получили указания за считанные секунды и начали бить по указанным координатам. Они сбрасывали напалм, бомбы, а потом стреляли из пушек. Наступило долгое молчание.
— Сработало, — устало сказал Карпентер. — Это их остановило.
— Если что случится, — сказал "Стрелок-6", — хочу, чтобы вы знали: я представляю вас к Медали Почета. Ответа не было. — И еще, я не сомневаюсь, что когда мы до вас доберемся, то найдем кучу трупов ВК.
— Я вижу только своих… — тихо отозвался Карпентер.
— Высылаем вам помощь, — сообщил Стрелок-6. И немедленно вызвал нас. Он хотел, чтобы мы приземлились в его расположении, рядом с артиллерийской позицией.
— Не понимаю, — сказал он, сидя на полу "Хьюи" и глядя на карту, покрытую пластиком. Он был осунувшимся, угрюмым. Указывая на кружок, нарисованный на зеленой бумаге, он продолжал. — Ничего не понимаю. Они должны быть здесь. Он имел в виду взвод, который пытался послать Карпентеру на помощь. Но взвода там не было, потому что когда люди начали пробиваться в указанном направлении, то ничего не обнаружили и попали под огонь. Стрелок-6 был подавлен. На его шахматной доске все фигуры стояли на местах, но люди в джунглях — нет.
— Вы должны найти эту часть, — указал он на карту. — Найдите и дайте им вот этот азимут. Он провел по карте пальцем до позиции Карпентера. В наш вертолет забрались майор и капитан, волочившие большую радиостанцию. Мы взлетели. Я медленно шел над верхушками, слушая указания "сапог". Они слышали нашу машину и на слух направили нас так, чтобы мы пролетели прямо над ними. Пока мы вели поиск на пересекающихся курсах, враг не стрелял. Но стоило мне найти часть и описать над ней круг, как с нагорья над нами открыли огонь. Я услышал один "цок". Я прошел над позицией части, развернулся и сделал пролет в том самом направлении, по которому им надо было идти.
— Двигаться туда, — сказал по радио майор за нашими спинами. Они ответили, что поняли. Майор направил нас на поиски еще одного затерявшегося патруля. И вновь, пока мы носились над джунглями взад-вперед, прямо перед склоном, занятым врагом, в нас не стреляли. Но как только я прошел по кругу, начался огонь. Склон покрылся россыпью дульных вспышек. Однажды мы оказались так близко к ним, что услышали звуки стрельбы. Я почувствовал удар и, обернувшись, что майор бросился на пол. Он не был ранен, просто подчинялся инстинкту солдата, попавшего под огонь. Было как-то забавно, что он считал пол кабины укрытием — пули могли прошить его, как фольгу. Но смеяться я не стал.
Интересная была постановка задачи, но в самой ее середине нас вызвали на эвакуацию раненых. Уже потом Король Неба признался, что не верил, будто мы и вправду туда лезем. Площадка была узким кругом, где вырубили молодые деревца, а "сапоги" погрузили нам на борт слишком много раненых, чтобы мы могли зависнуть. Ну и в довершение всего мы находились под постоянным огнем. То, что я предпринял, конечно, было безрассудно.
Решение возникло автоматически. В висении на высоте в фут вертолет терял обороты. Оставлять было никого нельзя — люди умирали — и нас окружали кусты и деревца высотой в пятнадцать футов. Но мы были на холме. Мои инстинкты подсказали мне: если пробиться через этот барьер, то можно соскользнуть вдоль склона холма и тогда мы сможем лететь. А потому, когда Король Неба посоветовал выгрузить хотя бы одного человека, я покачал головой и направил машину на самый тонкий участок зеленой стены. К счастью, винт находился настолько далеко от земли, что под него попадали лишь тонкие верхушки. Наш нос раздвинул ветви, полозья за что-то цеплялись, а винт с грохотом врезался в верхушки. Звук был такой, словно мы разбиваемся. Люди в грузовой кабине закричали. Но пока мы прогрызались сквозь кусты и деревья, земля под нами уходила все ниже. Винт поднялся над верхушками и мы протащили фюзеляж сквозь зеленую завесу. Мы вырвались из всей этой толщи в облаке щепок — секатор на газотурбинной тяге. Я скользнул по склону вниз, набрал немного скорости и начал подниматься.
... в тот же день репутация Кавалерии оказалась подмоченной. 101-я ввязывалась в мелкие перестрелки, продвигаясь по сотне ветвящихся долин. Для поддержки с воздуха солдатам придали ганшип Кавалерии. Один из командиров на земле вызвал его и потребовал выжечь все в точке, которую он укажет дымом. Желтым дымом. Неподалеку от места, предназначенного для удара Кавалерии, проходил патруль. На поясе у радиста патруля висело несколько дымовых гранат. Одна из них, конечно же, оказалась желтой. В тот момент, когда командир "сапог", за милю от этого радиста, сообщил, что бросил желтую дымовую шашку, какая-то ветка сорвала у радиста гранату с пояса, выдернув чеку. Бледно-желтый дым мгновенно поглотил и радиста, и весь его взвод. Ганшипы Кавалерии, высматривавшие желтый дым, оказались всего в сотне метров от этого места. Они сообщили, что заметили дым и атаковали. Они даже увидели, как в дыму разбегаются люди и подумали, что достали-таки своих старых знакомых чарли. Когда командир увидел, что по его желтому дыму никто не бьет — и все достается какому-то другому дыму — то закричал, чтобы атаку прекратили. И очень вовремя. За какие-то секунды командир взвода оказался убит, а еще двадцать один человек ранен. Включая и самого радиста. Это был нелепый несчастный случай, но Кавалерию сочли чем-то неуклюжим. Да еще и после такого эффектного выхода на сцену. Имидж был подпорчен.
На следующее утро наступил черед ВВС сказать свое слово. Мне с Королем Неба поручили возить телевизионную съемочную группу вдоль грунтовой дороги, которая стала границей бомбардируемой зоны. Кадры того, как рвутся бомбы, особенно гигантские — это колоссальный пиар, сами понимаете. Облака опустились в долину, укрыв вершины. Король и я барражировали в пятистах футах над дорогой и нервничали. Нас заверили, что ВВС не мажут и угодить под шальную бомбу практически невозможно. Нашей единственной мыслью было: херня. Мажут, да еще как. В тот самый момент, когда бомбы должны были ударить, они ударили. Когда я развернулся, направившись вдоль дороги, мы увидели, как склоны холмов за четверть мили от нас начали разверзаться. С земли внезапно вздыбились перекрывающиеся сферы ударных волн. В плотной растительности на земле мгновенно возникли оголенные круги. Тысячефунтовые бомбы рушились на гребни, в овраги, на склоны — как пулеметная очередь, систематически, опустошительно. Визуальное стаккато взрывов, рвущих землю на куски. Мы услышали охи и ахи съемочной группы. Волна разрушения пошла с той стороны долины и теперь приближалась к нам. Где-то за облаками, на высоте в 30000 футов высококлассные экипажи бомбардировщиков вели эту волну точно по назначенному району. Чарли должны были превратиться в фарш.
Через полчаса бомбардировки бомбы достигли дороги. Кольца ударных волн стали не только видимы, но и осязаемы. Вертолет раскачивало взрывами. Бомбы рвались прямо на дороге, а потому я отвел машину чуть в сторону. Одна взорвалась перед нами, за дорогой и на минутку я задумался, не придется ли нам увидеть, как "Хьюи" ведет себя под ударом тысячефунтовой бомбы, но тут все прекратилось. Тишина. Над долиной кружились тягучие волокна дыма. Голые деревья были вывернуты под нелепыми углами. Земля между чудовищными воронками стала серой, выжженной. Пережить такой апокалипсис не мог никто. Завершение бомбардировки стало сигналом. Вперед устремились тучи "Хьюи", высаживая "сапог" по всей искромсанной долине. На этом и закончилось наше задание. Поболтавшись в районе еще немного, я вернулся к взлетной полосе. То, что я увидел, произвело на меня впечатление. И на съемочную группу тоже. И на "сапог". А вот на гуков — нет. Они исчезли, оставив позади несколько человек, которых и взяли в плен, оглушенных, но невредимых — около двадцати солдат АСВ.
Настала очередь Кавалерии. Кавалерия обшаривала гребни и долины два дня. Потом она приблизилась к разбомбленной долине. Когда сеть затянулась, рыбы в ней не нашли. Тупые маленькие варвары сумели смыться, не выказав ни малейшего уважения к высоким технологиям. Они применили дзюдо — поддались силе.
Когда мне впервые пришлось иметь дело с корейцами, на меня произвело впечатление их рвение. Когда мы проезжали мимо корейцев, охранявших мост, они вскакивали по стойке "смирно" с криком. Когда нас обстреляли из минометов, именно корейцы принесли в лагерь головы ВК и минометный ствол. С самой первой нашей встречи мне казалось, что лучше просто отдать им страну — если они сумеют ее взять. Думаю, сумели бы. В Туйхоа мы поддерживали корейцев. Там, где мы брали припасы, пять-шесть корейских рейнджеров загрузили наш с Гэри вертолет боеприпасами и провиантом меньше, чем за минуту. Мало кто из них говорил по-английски, а потому к нам подбежал молоденький солдат и протянул листок бумаги с координатами. Потом отсалютовал и убежал. Нам надо было облететь все эти места; те, кто там был, знали, что делать. В первом же районе, не успел вертолет приземлиться, как целая команда корейцев разгрузила свою долю груза за секунды. Они не сказали ни единого слова. На следующей посадке все повторилось. И на следующей. К одиннадцати утра мы развезли все. Если бы мы снабжали американцев, это заняло бы целый день. Все корейские солдаты были отборными, отлично обученными добровольцами, настоящими профессионалами, подходившими к делу серьезно. Они работали под пристальными взглядами своих бывших учителей и хотели показать, чего стоят. И показывали.
Майор Стив Ричардс, старший техник, привязал лопасть к вертолету, чтобы выкинуть ее в море. На войне Ричардс не занимался ничем более опасным, чем проверки свежеотремонтированных машин. Когда лопасть привязали, он спросил, не хочет ли кто прокатиться. На борт запрыгнуло пять человек, в основном техники. Как только машина взлетела, всем на земле стало ясно, что нести лопасть, висящую снизу, вертикально, нельзя. Когда Ричардс набрал скорость, лопасть дико заплясала. Сержант-техник побежал за вертолетом, крича: — Майор Ричардс! Стойте! Стойте! Лопасть качается! Я увидел, как на трехсотфутовой высоте лопасть порхает под вертолетом. Ричардс, конечно, не мог этого видеть. Не успел он долететь до воды, как лопасть взметнулась вверх, отбив часть рулевого винта. Ричардс взял на себя, пытаясь сбросить скорость, но толку в этом не было. Лопасть качнулась вперед, вновь взлетела вверх и врезалась в несущий винт. Поврежденный винт отлетел. Время, казалось, остановилось: я увидел, как машина клюнула носом, перевернулась и исчезла за какими-то палатками, рухнув на берег. Она упала, как кирпич. На какой-то миг наступила тишина, потом раздалось "ввух!". Расплющенный "Хьюи" заполыхал. Сначала пламя было оранжевым, от топлива, а потом стало ярко-белым, когда загорелся металл. В конструкции вертолетов куча магния. Люди бросились к вертолету — только лишь чтобы шарахнуться назад от огня. Майор Ричардс, его борттехник, стрелок и еще три техника сгорели.
Мы с Фишером вылетели на запад от Туйхоа, чтобы эвакуировать разведгруппу. Прибыв на нужное место, мы увидели что долина здесь больше напоминает почти круглую воронку. Разведгруппа находилась на дне этой гигантской воронки. Они сообщили нам по радио, что подвергаются редкому снайперскому обстрелу и нам надо заходить поосторожней. Пользуясь случаем, я решил показать Фишеру, как спуститься в такое место, не будучи подстреленным. Я двинулся к воронке на скорости в 80–90 узлов, заходя по касательной к ее краю.
— Вот так мы всю дорогу будем низко, — сказал я. Фишер, сидевший справа, кивнул. Это был его первый боевой вылет. На миг увидел на его месте себя самого — мои глаза расширены, а Лиз несется на предельно малой по долине Счастливой. Меня ошеломляла скорость, на которой все происходило и я был уверен, что Фишер сейчас ощущал то же самое. Пройдя край, я накренил вертолет, так что склон встал перед нами горизонтально: — Если мы быстро пойдем над самыми верхушками, в нас не попадут. Мы помчались вниз по спирали. Разведгруппа вызвала нас и сообщила, что слышит постоянную стрельбу.
— Не волнуйся, — сказал я Фишеру. — Они палят вслепую. В самом низу стоял ряд деревьев. Мне приходилось либо уйти вверх, потеряв прикрытие, либо проскочить насквозь. Поскольку всей целью такого захода было оставаться под прикрытием, я решил идти насквозь. Приблизившись к концу спирали, я выровнял вертолет и пошел на деревья. Как раз за ними была разведгруппа. Выровнявшись, я заодно ушел ниже деревьев, скрывшись из виду группы. Поскольку мы не появлялись над верхушками на их стороне, разведчики решили, что мы разбились. Когда нас вызвали по радио, я шел сквозь деревья. Я вильнул в одну сторону, а потом, быстрым движением, обратно. Это позволило мне очень резко накренить "Хьюи" и его большой несущий винт протиснулся между двумя высокими деревьями, стоявшими в тридцати футах друг от друга. Проскочив, я быстро выполнил подрыв и сел. Радист, запрашивавший, где мы, только и сказал — "Ой". Мы приземлились прямо перед разведгруппой. Когда они запрыгивали на борт, я увидел впереди дульные вспышки. Командир группы провел рукой вокруг, указывая, откуда стреляли. Мы прибыли очень вовремя: группу окружили и ВК подходили все ближе. Хотя на борту были восемь "сапог", не сказать, чтобы гигантский груз, но все же подъем из такого места будет слишком медленным.
— Сейчас я разгонюсь над этим полем, как только смогу, а потом возьму ручку на себя и мы наберем высоту над склоном холма. Секунду я повисел, а потом резко опустил нос и помчался над полем. Я держал машину на высоте в 4–5 футов, пока мы не набрали 90 узлов. Потом я взял ручку на себя и вертолет рванулся вверх. Высоту мы набирали стремительно — нам помогал запас энергии, которую мы накопили в горизонтальном полете. Но, приблизившись к краю, мы уже еле ползли. Я знал, что в этот момент пули пройдут спереди от нас, потому что стрелять будут с упреждением, как охотник по утке. А потому, когда вертолет начал двигаться очень медленно, я прямо в наборе резко развернул его и пошел в противоположном направлении. Это всех застало врасплох; я услышал крики сзади. Фишер непроизвольно дернулся, чтобы схватить управление, но остановил себя. Спустя несколько секунд мы уже проскочили край и направились обратно к берегу.
— Великолепно! — сказал улыбающийся Фишер.
— Главное, запомни: держаться ниже там, где деревья, лететь как можно быстрее и не использовать одну дорогу дважды. И я улыбался, повторяя то, что говорил мне Лиз год назад.
Некоторых из нас отобрали, чтобы переучиваться на новый армейский учебный вертолет, ТН-55А, фирмы "Хьюз". Когда я освоил эту машину, в дополнение к Н-23, то, в дополнение к моей обычной работе, стал запасным инструктором. С каждым месяцем новых пилотов требовалось все больше. Новые учебные машины разбивались, убивая и ветеранов, и новичков. Это выглядело всегда одинаково — вертолет зарылся носом в землю, в кабине месиво. Каждую неделю погибали один-два инструктора и их курсанты. После двух таких месяцев один инструктор успел выйти на связь и сообщил, что в ходе учебной вынужденной посадки машину затянуло в пике и управление неэффективно. Потом он разбился. Выяснилось, что если отдать ручку от себя при сброшенной мощности, вертолет мгновенно клюет носом и переходит в пике. Когда это происходит, брать ручку на себя бесполезно. Летчики-испытатели "Хьюза" установили, что машину можно спасти, если пилот сильнее отдаст ручку (а не возьмет ее на себя инстинктивным движением) и при этом у него будет в запасе 1000 футов высоты. В учебных зонах мы летали на высоте в 500 футов.