Навигация:
Варианты вооружения перехватчика «БИ» (Ближний Истребитель)
Определение основных характеристик «Фау-2»
Индексы ракет Р-4 и Р-6 зарезервированы за немецким КБ на острове Городомля на Селигере
Работа над МБР Р-7
Создание стартового устройства для МБР Р-7
Лунная гонка
Разрыв с В.П. Глушко
Комплекс Н1-ЛЗ
Попытки объединить советские лунные программы
Подготовка Королёвым предложения по реорганизации ОКБ Челомея
Разрушение 31-й площадки из-за ложного срабатывания САС и последовавшего возгорания топливных баков Р-7
Причины проигрыша лунной гонки
Я, тем временем, по заданию Болховитинова, занимался вооружением для «БИ». Задача усложнялась тем, что ракетный перехватчик должен был уничтожить самолет противника с одной атаки, имея превосходство в скорости и скороподъемности. На вторую атаку мощному двигателю просто не хватило бы топлива - атаковав, самолет должен был садиться, независимо от результатов. Так что мы разрабатывали два варианта вооружения самолета «БИ» - «бомбовой» и «пушечный». Оба варианта вооружения были оригинальны, но я на первых порах отдавал предпочтение «бомбовому». Как и все у Болховитинова, вооружение для «БИ» делалось ранее невиданное. Летчик должен был, сблизившись с противником, выпустить по его самолету рой бомб, несколько из которых наверняка попали бы в самолет, поскольку расстояние между ними было меньше линейных размеров частей типовых бомбардировщиков или истребителей. «Бомбовый» вариант был доведен до летной отработки. Груздев испытал его в Кольцово, но поскольку «БИ» был еще не готов, бомбили наземную мишень с самолета ЛаГГ-3. Так как самолет ЛаГГ-3 имел меньшую скорость, чем ракетный «БИ», то он должен был атаковать мишень с большего расстояния - иначе осколки разорвавшихся бомб при попадании в щит мишени могли догнать атакующий самолет. Полковник Груздев, желая поразить щит как можно большим количеством бомб, атаковал его с меньшего расстояния, чем было указано в полетном задании и попал под осколки. На аэродром он вернулся с большим количеством пробоин. После этого, естественно, такие полеты были прекращены.
Летные испытания самолета «БИ» с ракетным двигателем начались 15 мая 1942 г. Три опытных самолета с мая 1942 г. по март 1943 г. поднимались в воздух семь раз. 10 февраля г. я присутствовал на аэродроме при третьем полете. Бахчиванджи болел, и самолет поднял в воздух Груздев. Начальник летной службы НИИ ВВС нарушил осторожные инструкции Болховитинова, и вместо того, чтобы выполнить простой подлет к полосе, сделал полную «коробочку» и блестяще приземлился на одну лыжу. В январе 1943 г. к нам приехали гости из Казани. Так я впервые встретился с В.П. Глушко - до того я о нем ничего не слышал. В то время он находился в заключении и работал в совместном спецКБ НКВД и НКАП на авиазаводе №16 в Казани. Я случайно оказался при его разговоре с В.Ф. Болховитиновым, А.М. Исаевым и А.Я. Березняком. Валентин Петрович предлагал установить на самолет; «БИ» разрабатываемый им четырехкамерный ЖРД. Глушко тогда доказывал, что снять с единственной камеры сгорания ЖРД тягу, большую 300 кг, невозможно. Однако его предложение не было принято, так как «БИ» разрабатывался под однокамерный ЖРД тягой 1200 кг с вытеснительной подачей топлива, который уже проходил стендовые огневые испытания. В одном из таких испытаний участвовал Г.Я. Бахчиванджи. Испытания прошли неудачно, летчик был травмирован - однако дал согласие на проведение летно-конструкторских испытаний самолета с этим двигателем.
Седьмой полет «БИ» состоялся 27 марта 1943 г. Бахчиванджи смог достичь максимальной для этого самолета скорости - более 800 км/ч, неофициальный рекорд мира; однако после выключения двигателя самолет затянуло в пикирование. «БИ» врезался в землю в пределах аэродрома. Пилот погиб. Мы с товарищами собирали останки Григория Яковлевича, провожали его в последний путь. Бахчиванджи похоронили сначала в районе Кольцово, а потом прах его перевезли в Москву, на родину. До определения причины гибели Г. Бахчиванджи летные испытания самолета были приостановлены. Вскоре наше ОКБ было реэвакуировано обратно в Химки, и я с последней группой сотрудников вернулся домой. Моя жена с дочерью возвратились в Химки с первой группой в начале 1943 г. после разгрома немцев под Сталинградом. Еще во второй половине 1942 г, когда немцы были под Сталинградом, я стал кандидатом в члены партии. Вернувшись в Химки, я вскоре вступил в ряды ВКП(б).
Вскоре по возвращении была установлена причина гибели Г. Бахчиванджи. Самолет сорвался в пикирование из-за недостаточно изученных аэродинамических свойств прямоугольных крыльев и фюзеляжа при около- и звуковых скоростях. Около- и сверхзвуковых аэродинамических труб тогда еще не было... В конце 1943 г. по поручению В.Ф. Болховитинова я летал в Нижний Новгород к С.А. Лавочкину с предложением моего метода бомбометания по танкам при пикировании его самолетов. В этом же году это предложение рассматривалось в управлении ВВС, но по непонятным причинам применения не нашло. Доведенный «БИ» с новым двигателем РД-1 конструкции А.М. Исаева вновь поднялся в воздух в январе 1945 г. После успешных заводских испытаний было изготовлено девять экземпляров ракетного истребителя, однако война к тому времени закончилась, и поучаствовать в боях новому перехватчику не довелось.
Продолжал в Химках заниматься вооружением для ракетного перехватчика, когда меня вдруг вызвал к себе в Лихоборы В.Ф. Болховитинов. Он как раз и возглавил комиссию, которая в Москве занялась изучением находок группы Федорова. Удалось найти и доставить в Москву бак от «Фау-2», элементы обшивки, двигателей и системы управления. Вместе со мной на северную окраину Москвы прибыли Ю.А. Победоносцев, М.К. Тихонравов, И.Ф. Флоров, A.A. Боровков, А.М. Исаев, А.Я. Березняк, Б.Е. Черток, H.A. Пилюгин, Л.А. Воскресенский, Ю.Н. Коновалов, В.А. Бородачев - будущие Главные конструкторы, руководители создания отечественной ракетно-космической техники, а тогда - инженеры различных авиационных КБ, многие из которых впервые столкнулись с ракетной техникой. Нам поставили задачу - в кратчайшие сроки определить основные характеристики и общий вид немецкого «чудо- оружия».
Помню, как всех поразил масштаб ракеты «Фау-2» - судя по размерам сопла, тяга двигателя достигала 25 тонн, что далеко превосходило все наши довоенные показатели. Когда для осмотра осколков приехал из Казани В.П. Глушко, А.М .Исаев припомнил Валентину Петровичу, как тот в г. доказывал, что от одной камеры сгорания жидкостного ракетного двигателя нельзя получить тягу больше 300 кг... Как тогда положено было, работали мы без выходных и праздников.
7 ноября праздновали очередную годовщину Октября, а мы весь праздник провели взаперти. Обломки «Фау» сложили в актовом зале НИИ-1, где мы и сидели под замком. Спас праздничное настроение Л.А.Воскресенский - будущий главный испытатель королёвской фирмы. «Давайте, - говорит, - потребуем, чтобы нам выписали спирт - для протирки оптических осей»... Не знаю, где как, а в нашей ракетной компании выражение это стало крылатым именно с тех пор. Когда работа над обломками была завершена, нам удалось установить общий вид, компоновку, принципиальную схему управления, пневматическую систему двигательной установки, массовые, энергетические, летные и другие характеристики ракеты «Фау-2».
В начале 1947 года мы вновь встретились со старыми знакомыми по Германии. В НИИ-88 прибыли немецкие специалисты, ранее работавшие в институте «Нордхаузен». С ними работали преимущественно главный инженер института Ю.А. Победоносцев и ставший его заместителем Б.Е. Черток. Немецкие ракетчики помогали пускать первые в СССР «Фау-2», а затем были собраны в отдельное КБ, разместившееся на острове Городомля на Селигере. Там немцы спроектировали несколько ракет, развивавших идею «Фау-2». Об этих работах нас периодически осведомляли, однако никакого особого воздействия «перемещенные» конструкторы на нас не оказывали. Вскоре их вернули на родину. Кстати говоря, немецкое КБ в Городомле - ключ к разгадке «тайны четверки и шестерки». Известны первые советские ракеты дальнего действия: Р-1, Р-2, Р-3... а потом Р-5 и Р-7. Так вот, индексы 4 и 6 были отданы немцам. Были созданы проекты Р-4 и Р-6, которые, впрочем, дальше кульманов в Городомле никуда не пошли...
С подачи Малышева и Курчатова тактико-технические требования к «семерке» были пересмотрены. Массу полезной нагрузки нужно было увеличить с 3 до 5-6 тонн - в соответствии с массой имевшегося тогда термоядерного заряда. По иронии судьбы, ядерщики довольно быстро смогли снизить массу своих «специзделий». Вывозить к Америке 5-6 тонн больше было не надо. Но спроектированная под явно переразмеренную задачу Р-7 послужила основой для целого ряда космических ракет - не в последнюю очередь именно потому, что имела значительный запас по полезной нагрузке. В результате на свет явился проект ракеты Р-7 так называемого «второго этапа» - с четырехкамерными основными двигателями и управляющими камерами сгорания (двумя на боковых блоках и четырьмя на центральном блоке). От однокамерного двигателя с шарообразной камерой сгорания, продолжавшего линию «немецкого наследства», к четырехкамерным двигателям, потомки которых используются на ракетах семейства «Союз» и сейчас, переходили мы с большими трудностями.
Довольно быстро выяснилось, что для более тяжелой ракеты «второго этапа» привычная шарообразная камера не годится - в ней возникают высокочастотные колебания давления, процесс сгорания нарушается, и все летит на воздух. Тогда Сергей Павлович предложил Глушко - нашему главному двигателисту - сделать двигатель четырехкамерным. Сроки уже поджимали, а камера сгорания, которую можно было применить в составе нового двигателя, была уже разработана. Вместе с другими элементами двигателя, ее спроектировал для «Бури» коллектив ОКБ-2 под руководством Алексея Михайловича Исаева, выделившийся из НИИ-88. Я тоже внес свою лепту - предложил использовать для управления ракетой небольшие камеры сгорания, качающиеся в кардановых подвесах.
Тут у нас произошло первое столкновение с В.П. Глушко. Он был противником такого метода управления, и в результате ОКБ-1 пришлось разрабатывать и изготавливать первые управляющие камеры сгорания, узлы подвода компонентов и узлы качания. История этих рулевых двигателей для «семерки» тоже довольно любопытна. В свое время я «перетащил» в ОКБ-1 из НИИ-1 авиапромышленности М.В. Мельникова с его коллективом для использования разрабатываемой им кислородно-керосиновой камеры сгорания для испытания в струе моделей газовых рулей и головных частей. В те времена сверхзвуковых аэродинамических труб у нас еще не было, а горячая струя продуктов сгорания, истекающая из сопла установленного горизонтально «кислородника» была довольно близка по составу и температуре к раскаленным атмосферным газам, обтекающим боеголовку при входе в атмосферу, а также к истекающим из сопла продуктам сгорания, воздействовавшим на руль управления. Так что мы построили специальный горизонтальный стенд, пристроили к нему аэродинамические весы и продували модели графитовых рулей и головных частей для «семерки» и других ракет.
Эти испытания подтвердили целесообразность управления БРДД качающимися камерами сгорания и оказали большую помощь в выборе материалов и формы головной части ракеты Р-7. Так что, благодаря М.В. Мельникову в ОКБ-1 была создана управляющая кислородно-керосиновая камера сгорания. После того, как группа B.C. Овчинникова разработала для нее узлы качания и подвода компонентов топлива, а также орган регулирования расхода окислителя, их можно было устанавливать на большом двигателе разработки Глушко. На базе этой управляющей камеры сгорания вместе с ОКБ С.А. Косберга были разработаны ЖРД с ТНА для блока «Е» ракеты-носителя «Восток». В дальнейшем коллективом М.В. Мельникова был разработан ЖРД 1Д55 замкнутой схемы для блока «И» ракеты-носителя «Молния».
Совершенно новой задачей стало для нас и наших смежников создание стартового устройства для тяжелой пятиблочной ракеты. Первый проект такого устройства разработал коллектив В.П. Бармина, а мы его забраковали. Предполагалось, что двухсоттонную ракету будут собирать прямо на пусковом столе в вертикальном положении, а чтобы ракету не сдуло ветром, пусковой стол планировалось окружить высоким забором. В принципе, американцы до сих пор собирают свои ракеты (включая и «Спейс Шаттл») вертикально, но не непосредственно на пусковом столе, а на специальной платформе, которая сначала стоит внутри гигантского стометрового корпуса вертикальной сборки, а потом своим ходом отвозит собранную ракету к месту старта. Собирать же тяжелые ракеты «в чистом поле», да еще учитывая наши степные розы ветров, было бы чистым безумием.
Забраковав первоначальный вариант Бармина, я предложил Королеву свое решение, основанное на технологии, которую мы уже опробовали при наземных испытаниях «семерки» на полигоне в Загорске. Там ракету собирали в горизонтальном положении, вывозили на стенд и опрокидывали (и один из самых распространенных у ракетчиков анекдотов - это история о том, как при таком опрокидывании внутри ракеты бренчат, перекатываются и разбиваются пустые бутылки...). Вот такую схему мы и предложили коллективу Бармина, дополнив ее идеей подвески ракеты «под мышки», за силовой шпангоут центрального блока. Хотя В.П. Бармин и начал работы над новым вариантом стартового стола с жалоб Королеву, в конце концов он создал очень остроумную конструкцию стартового сооружения, которая работает на наших космодромах и поныне. Ракета в ней и впрямь «подхватывается под мышки», а при старте удерживающие ее фермы откидываются под действием противовесов, как только тяга двигателя уравновешивает вес «семерки».
В СССР работа по экспедиции на Луну и возвращению ее на Землю была начата еще при жизни С.П. Королева, хотя и с опозданием по сравнению с США и без должного внимания со стороны руководства страны, и особенно со стороны военных. Если в США работали по одной программе высадки экспедиции на Луну и возвращения ее на Землю, а облет Луны был промежуточным этапом, то у нас работы велись по двум независимым программам. Разрабатывались две программы: программа облета Луны двумя космонавтами с посадкой их на Землю со второй космической скоростью и программа вывода на окололунную орбиту двух космонавтов с высадкой на Луну одного космонавта с возвращением в ожидавший на окололунной орбите корабль со вторым космонавтом с дальнейшим возвращением на Землю со второй космической скоростью.
Вначале разрабатывалась практически одна программа, предусматривавшая облет Луны одним космонавтом с возвращением его на Землю со второй космической скоростью ОКБ Главного конструктора В.Н. Челомея, и ей отдавалось предпочтение. Владимир Николаевич Челомей - очень неглупый человек, талантливый конструктор и руководитель. Поначалу его деятельность была тесно связана с Н.С. Хрущевым - Челомей принял к себе на работу его сына, Сергея Никитовича, после того, как от него - выпускника МВТУ - отказался Королёв. Через несколько лет, правда, дружба кончилась - после того, как Хрущева сняли, на следующий день и у Сергея отобрали пропуск на предприятие.
Челомей работал в авиационной промышленности. У него был замечательный коллектив, работавший на двух базах - в ОКБ-52 в Реутово и в подмосковных Филях, где в октябре 1960 г. Владимир Николаевич получил в свое распоряжение бывшее ОКБ-23 В. Мясищева и Завод имени М.В. Хруни- чева - крупнейший авиационный завод того времени. Показывая Хрущеву созданные на его фирме баллистические ракеты летом 1964 г., В.Н. Челомей добился его одобрения на разработку ЛК-1 - одноместной капсулы, похожей на американский корабль «Джемини», которая позволила бы облететь Луну одному космонавту. С помощью челомеевской же ракеты УР-500К, ЛК-1 должен был отправиться в полет вокруг Луны. В Реутово шло интенсивное строительство, ОКБ-52 получало значительное финансирование, а нам не давали ничего.
Конечно, облет Луны стоил куда меньше, чем лунная экспедиция, да и вероятность успеха была повыше - естественно, руководители ОКБ-52 стремились нажить политический капитал меньшей ценой. Американцы работали над программой облета Луны и высадки на ее поверхность в рамках одной национальной программы «Сатурн-Аполлон». Мы же продолжали бить «растопыренными пальцами». Только в 1965 году С.П. Королеву удалось добиться некоторой унификации между облетной программой и программой высадки экспедиции на Луну.
После выхода нескольких постановлений ЦК КПСС и Совета Министров, в 1962-1963 г. был разработан эскизный проект тяжелой ракеты-носителя с начальной массой 2 200 тонн, которая оснащалась кислородно-керосиновыми ЖРД и могла доставить на трехсоткилометровую орбиту полезную нагрузку 75 т. Дело осложнилось тем, что с самого начала наш испытанный соратник-двигателист Валентин Петрович Глушко отказался от разработки кислородно-керосиновых ЖРД для такой ракеты. Трещина, наметившаяся в начале 60-х при работе над Р-9, углублялась и превратилась в настоящий разрыв. И опять Королёв был вынужден обратиться к Генеральному конструктору авиационных двигателей Н.Д. Кузнецову. Кузнецов охотно согласился на участие в новом космическом проекте, но его куйбышевская фирма не имела ни опыта разработки жидкостных ракетных двигателей, ни необходимой экспериментально-производственной базы. Так что Кузнецов оговорил свое согласие непременным условием: в районе Куйбышева должна быть создана необходимая экспериментальная и производственная база. А затем было принято решение и сами ракеты-носители изготавливать по нашей технической документации на предприятиях куйбышевского региона.
На одном из куйбышевских авиационных заводов (завод №1 МАП, сегодня - Государственный центр «ЦСКБ-Прогресс») был организован наш филиал, который возглавил Дмитрий Ильич Козлов. После того, как мы проанализировали возможности куйбышевских предприятий региона, выяснилось, что максимум, что можно получить в заданные сроки - это двигатель с максимальной тягой на земле 150 тонн. Для сравнения - каждый из пяти двигателей первой ступени Е-1 американской «лунной ракеты» «Сатурн-5» развивал при старте тягу до 680 тонн. В результате получалось, что все ступени Н-1 должны были выполняться многодвигательными, причем на первой ступени устанавливалось 24 кузнецовских двигателя. Для обеспечения надежности работы ракетных блоков ступеней принято было решение применить избыточность - на ракетном блоке первой ступени, например, один или два вышедших из строя двигателей можно было отключить без ущерба для программы полета. Для автоматического отключения неисправных двигателей наше ОКБ разработало специальную систему контроля работы двигателя в полете - КОРД.
После обращения Кеннеди события у нас стали развиваться по нарастающей. Вскоре к нам попали реальные схемы полета по программе «Сатурн-Аполлон». Стало ясно, что американцы собираются отправить троих астронавтов на Луну «напрямую», без сборки кораблей на околоземной орбите. В результате у нас решено было делать так же... 19 июня 1964 г. вышло Постановление ЦК КПСС и Совмина за № 524-215 «О сосредоточении сил и расширении фронта работ научно-исследовательских и опытно-конструк- торских организаций для быстрейшего создания комплекса «Н-1 »».
Первыми жертвами ускоряющейся космической гонки стали наша ГР-1 и тяжелая ракета Р-56, разрабатывавшаяся у Янгеля. Оба проекта закрыли. Зато было принято решение о необходимости при помощи ракеты Н-1, запущенной в производство на заводе Куйбышевского региона, высадить экспедиции на Луну и возвратить ее на Землю в срок 1967-1968 гг. Начальную массу ракеты увеличили до 800 т, количество двигателей первой ступени - с 24 до 30, запланирован был еще ряд конструктивных мероприятий, и в результате массу полезного груза увеличили с 75 до 95 тонн. Это обеспечивало высадку на Луну одного космонавта с возвращением его на Землю в спускаемом аппарате орбитального корабля, который ожидал его вместе со вторым членом экипажа на окололунной орбите. Работа эта была обозначена Н1-ЛЗ.
Постановление ЦК, безусловно, опоздало. Это можно объяснить эйфорией после запуска первых советских ИСЗ, первого человека в космос и неверием в способность американцев высадить к концу десятилетия космонавтов на Луну. Так или иначе, «лунная гонка» началась. С самого начала было ясно, что характеристики «Сатурн 5-Аполлон» при равной стартовой массе лучше характеристик Н1-ЛЗ. По проекту «Сатурн-5-Аполлон» на окололунную орбиту выводились 3 астронавта, на поверхность Луны высаживались 2 астронавта, а по проекту «Н1-ЛЗ» на окололунную орбиту выводились 2 космонавта, а на поверхность Луны высаживался 1 космонавт. 30 декабря 1964 г. наш коллектив, совместно с коллегами из ОКБ-586 М.К. Янгеля, выпустил предэскизный проект однопускового комплекса Н1-ЛЗ.
... конкуренция набирала силу. Весь предыдущий год продолжался наш конфликт с В.Н. Челомеем. У него в ОКБ-52 работал сын Н.С. Хрущева - Сергей Никитович; можно было по-разному оценивать достижения реутовского коллектива Челомея, но, конечно, некие «персональные связи» давали о себе знать. Я до сих пор считаю, что «особый статус» Челомея стал одной из причин неудачи нашей лунной эпопеи второй половины 60-х. Еще весной 1961 г. Владимиру Николаевичу удалось добиться от Хрущева одобрения своих космических планов. ОКБ-52 начало разрабатывать космический корабль ЛК-1 для облета Луны советскими космонавтами. августа 1964 г. инициативные работы реутовцев приобрели официальный статус. ЦК и Совет Министров выпустили совместное постановление № 655-268, где Челомею поручалось обеспечить облет Луны, а нашему коллективу - высадку человека на ее поверхность. ОКБ-52 предстояло построить к 1966 г. двенадцать лунных кораблей ЛК-1, а нам - четыре посадочных комплекса Н1-ЛЗ. Первый облет Луны должен был состояться в 1967 г.
Челомеевские корабли и наши ЛЗ были совершенно различными по конструкции. Выводить ЛК-1 на трассу полета к Луне планировалось мощной челомеевской ракетой УР-500 (сегодня известной под фирменным названием “Протон”), первый запуск которой состоялся в 1965 г. Наши посадочные корабли рассчитаны были на ракету Н1.
Сергей Павлович Королев не раз пытался объединить обе наши программы, или хотя бы максимально использовать разработки одной программы для другой. Первая попытка была сделана в 1961 г., когда он предложил использовать один из первых вариантов Н1 (с массой полезной нагрузки 75 т) для облета Луны двумя космонавтами и посадки их в спускаемом аппарате на Землю со второй космической скоростью.
Вторую попытку он предпринял в 1964 г., когда для той же цели предложил использовать ракету, состоявшую из верхних ракетных блоков “Б”, МВ”, “Г” и лунный корабль из комплекса Н1-ЛЗ. Но все эти попытки не увенчались успехом.
... челомеевский корабль. ЛК-1 оставался пока в чертежах (по своей привычке к подробным, иллюстрированным документам, Челомей подготовил 40 томов проекта). Наш же лунный орбитальный корабль из комплекса Н1-ЛЗ имел очень много общего с кораблями 7К «Союз», которые вовсю готовились к первым автоматическим запускам (которые мы и начали в конце следующего года - уже без Королева). Осознавая, что оспаривать безусловное достижение ОКБ- 52 по ракетной части бесполезно, а продолжение действий «растопыренными пальцами» и вовсе сведет наши шансы на достойное празднование полувека Октября к нулю, С.П. решил пойти на компромисс. Уже к началу сентября мы подготовили компромиссный проект. К 1 полугодию 1967 г. предлагалось запустить совместный ракетно-космический комплекс, включающий наш корабль из семейства 7К, верхнюю ступень от Н1 (она и сегодня летает под именем «Блок Д») - и челомеевский УР500К. В результате два советских космонавта смогли бы облететь Луну не позже октябрьской годовщины. Коллектив В.Н. Челомея смог бы вписать новое достижение в послужной список своей «пятисотки», а наши работы по высадке на Луну значительно бы продвинулись.
25 октября 1965 г. было принято соответствующее решение Совмина и ЦК. Проект Челомея ЛК-1 был закрыт. На свет появился комплекс УР500К-Л1, ответственность за создание которого возложили на наш коллектив. Согласно новому плану облета Луны, три ступени «пятисотки» должны были разогнать космический корабль до суборбитальной скорости. Затем в первый раз включался наш «Блок Д», и комплекс с двумя космонавтами на борту выходил на орбиту вокруг Земли. Здесь «блок Д» включал двигатели во второй раз, и корабль, весивший около 5,7 тонн, уходил на траекторию облета Луны. После облета, «союзовский» спускаемый аппарат входил в атмосферу Земли со второй космической скоростью и мягко садился на территории СССР.
Поначалу мы не очень верили в надежность УР-500. До сих пор использующиеся на «Протонах» компоненты топлива - азотный тетроксид и несимметричный диметилгидразин (он же гептил) считаются одними из самых ядовитых веществ, применяющихся в технике. При аварии на старте спасти экипаж казалось нам весьма сложно. Поэтому космонавтов предполагалось доставлять на орбиту кораблем «Союз» с помощью нашей испытанной «семерки», затем стыковать его с выведенным на «Протоне» Л-1. Однако сторонники «Протона» смогли добиться его, как сейчас говорят, сертификации для запуска экипажей. Это весьма пригодится ОКБ-52 через несколько лет, когда мы вновь окажемся конкурентами - на сей раз при создании первой в мире орбитальной станции. Так что от стыковки на околоземной орбите в конце концов отказались.
Разработку Л1 мы начали в ноябре. Сразу стало ясно: весь корабль 7К челомеевская ракета до Луны не дотянет. Пришлось снимать с «Союза» орбитальный отсек, оставляя двоим космонавтам только шесть «кубов» спускаемого аппарата. Вместо орбитального отсека появился так называемый опорный конус - исключительно для того, чтобы было за что «зацепить» систему аварийного спасения - твердотопливную ракету, которая должна была вытащить спускаемый аппарат из ядовитого огненного облака в случае взрыва ракеты на старте или в первые минуты полета. Так что, хотя базовая конструкция корабля семейства 7К и была к тому моменту в основном спроектирована, работы у нас существенно прибавилось.
Незадолго до своей кончины, 21 декабря 1965 г., С.П. Королев по просьбе Устинова подготовил для него предложения по реорганизации ОКБ Челомея - после отставки Хрущева тот был у руководства не в фаворе, и КБ его уже совсем было решили расформировать, а мощности в Реутово использовать в интересах других фирм. Сергей Павлович тогда предложил Устинову создать в Реутово специальный НИИ для испытаний и отработки космической техники, поручив его коллективу, помимо испытаний, проектно-конструкторские работы в области электроракетных и ядерных двигателей. Королев даже готов был поделиться своими кадрами и целыми направлениями работы.
Вышло, однако, совсем по-другому. Брежнев, конечно, Челомею не так благоволил, как Хрущев, но - уважал. Идея Устинова, что называется, не прошла. А реутовская фирма еще долгие годы оставалась нашим основным конкурентом в ракетных и космических делах - не знаю, к добру ли, к худу оказалась такая конкуренция. Часто вместо кулака - били растопыренными пальцами. Но это станет ясно только через несколько лет. А с Первым секретарем не поспоришь.
... первый 7К- ОК (Орбитальный корабль), окрещенный «Космосом-133», пролетал менее суток. Уже в космосе началась утечка рабочего тела двигателей причаливания и ориентации, и корабль начал беспорядочно вращаться. Была выдана команда на спуск с орбиты, однако спускаемый аппарат мы так и не нашли. Военные специалисты из НИИ-4 пришли к выводу о том, что корабль был уничтожен при спуске системой автоматического подрыва, а обломки затонули где-то в Тихом океане. Следов первого «Союза» так и не обнаружилось. Следующий запуск беспилотного «Союза» был назначен на 14 декабря. К глубокому нашему сожалению, вторая попытка «Союза» закончилась трагически. Ничего не предвещало большой беды. Около 16 часов по местному времени стартовая команда 31-й площадки отдала команду «Зажигание». Полноценного зажигания и запуска двигателей, однако, не произошло - заработали только двигатели центрального блока ракеты.
Как выяснилось позже, отказал кислородный клапан одной из «боковушек». Заменить клапан - на два-три дня работы. Но этим не ограничилось... Руководитель запуска скомандовал отключить двигатели, подать на старт воду и обесточить все боровые электроцепи. Около получаса на площадке ничего особенного не происходило, только туманом поднимался на морозе водяной пар и клубы испаряющегося кислорода. Вместе с председателем Госкомиссии К. Керимовым и инженер-полковником A.C. Кирилловым мы вышли из бункера и направились в сторону старта. Темнело. Подошли к ракете, похлопали по заиндевелым бокам - вроде, ничего не происходит. Я вызвал на старт команду обслуживания, скомандовал возвращать «в исходное» фермы обслуживания - иначе подвешенную «под мышки» ракету могло просто сдуть зимним степным ветром. К старту подтягивались люди, вокруг ракеты закрывался ажурный «тюльпан» металлоконструкций. Фермы уже смыкались вокруг ракеты, когда где-то в верхней ее части ослепительно полыхнуло. Через мгновенье донесся резкий хлопок, и по ракете хлестнула струя раскаленных газов. «САС!» - промелькнуло в голове. Действительно, на заправленной топливом ракете неожиданно сработала система аварийного спасения. Огонь охватил третью ступень и быстро полз вниз. Мы бросились врассыпную, успели укрыться в бункере, когда начали рваться топливные баки.
В километре от старта в домах летели стекла, сыпалась штукатурка, а в полукилометре, за МИКом, как ни в чем не бывало опускался на оранжевом парашюте спускаемый аппарат второго беспилотного «Союза» - непонятно зачем включившись, система аварийного спасения сработала безукоризненно, и будь в корабле космонавты - спасла бы их. В результате пожара и взрыва ракеты погиб ракетчик майор Коростылев, многие солдаты и офицеры получили ранения. Аварийная комиссия довольно быстро установила, что причиной катастрофы стали неполадки в системе управления САС - после отбоя пуска сработала «ложная цепь», выдавшая команду на запуск твердотопливного двигателя. Погиб человек, а дата следующего пуска беспилотного «Союза» отодвинулась на начало 1967 года - пресловутого года полувекового юбилея Октябрьской революции. Причем запускать его пришлось со 2-й площадки - восстановить полуразрушенную взрывом 31-ю удалось, только привезя металлоконструкции для стартового комплекса из Плесецка- пришлось разукомплектовать тамошний старт «семерки».
В конце концов стало понятно: к сожалению, обогнать американцев на пути к Луне наши, вероятно, смогли бы, начав гонку в 61-м году. Но после «застоя» в середине 60-х, невнятного перехода от «Восходов» к «Союзам» и практического развала ракетной кооперации «Королев (потом Мишин) - Глушко», надеяться было уже не на что. Но маховик уже раскрутился. Инерции хватило на без малого десять лет. Из них пять прошли уже после высадки Армстронга и Олдрина летом 1969-го. Но гонка была проиграна гораздо раньше. Почему же это произошло?
Сегодня Главный конструктор Мишин отвечает в своих воспоминаниях однозначно: надорвались. Н-1 практически стала кардинально новой конструкцией, очень немного унаследовав от ракет серии «Р» - от Р-1 до первого в истории космического носителя Р-7, и дальше - Р-9. И уже совсем ничего не осталось в «Царь-ракете» от многократно отработанных и постепенно развитых - и нашими, и американцами - послевоенных решений, использовавших немецкий опыт. Все создавали заново, причем создавали новой компанией - без Глушко и его двигателистов. А бюджеты были не те; а военным было уже не интересно...